Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов Страница 53

Вскоре Саша входила в село. Мысленно она оглядела себя. Босая, в длинном суконном платье с глупыми пуговицами; щегольской цветастый платок на голове, а за плечами мешок и стоптанные башмаки на палке. Видик! Но столь же нелепо выглядят сотни других горожан, которые бродят по окрестным селам в поисках продуктов.

…Саша идет по широкой улице, делящей село на две равные части. В этот послеобеденный час улица пустынна. Но вот вдали появилась женщина с ведрами на коромысле.

Крестьянка с ведрами приближается. Теперь можно разглядеть, что она не только несет воду, но и прижимает к груди малыша.

Саша первая поклонилась при встрече, улыбнулась ребенку — веселой годовалой девочке.

— Из города я. Голодно там. В лавках полки пустые, на привозе хоть в пятнашки играй. Люди по уезду разбредаются. Ну и я подалась в ваши края: может, выменяю чего на еду.

— Отчего не выменять…

Женщина не выказала сочувствия горожанке, не проявила интереса к вещам, которые могли быть у Саши. Ответила просто так — лишь бы что-нибудь сказать. И глядела куда-то поверх Сашиной головы: вроде бы намаявшийся, ко всему равнодушный человек. А Саша за всем этим почувствовала напряжение, настороженность. Она и сама невольно подобралась.

Беседа продолжалась. На вопросы горожанки женщина отвечала односложно.

Саша решила остаться в селе.

— В хату не пустишь? — сказала она. — Мне бы ночь переспать, завтра дальше пойду. Пусти на ночь, дам тебе кое-что из вещичек.

Женщина кивнула и пошла вперед, показывая дорогу.

В просторной горнице горбатая старуха укачивала девочку н дотошно расспрашивала Сашу о городском житье-бытье, о семье, знакомых… Молодая же, как ввела гостью в дом и отдала ребенка свекрови, так и простояла весь разговор у стены. А потом тоже без единого слова набросила платок на голову и вышла.

Вернулась она спустя четверть часа, когда Саша уже помылась и собиралась прилечь на неудобном горбатом сундуке. Остановившись в дверях, поманила горожанку:

— Пойдем, слышь-ка!

— Куда? — Саша подняла голову, попыталась встретиться взглядом с женщиной.

Та отвела глаза:

— К людям пойдем…

— Ну что же, — равнодушно сказала Саша. — И мешок взять?

— Как хочешь.

Мешок Саша взяла.

Они миновали несколько домов, пересекли улицу. Вслед за провожатой Саша вошла в просторную хату. Вошла и невольно остановилась на пороге. В ноздри шибанул резкий сивушный дух. Глаза защипало от табачного дыма. Сизый туман в комнате был так плотен, что с трудом можно было различить длинный стол и сидящих за ним людей.

— День добрый, — сказала Саша.

Ей не ответили. Вероятно, разглядывали вошедшую. Потом один из мужчин встал, взял Сашу за руку, толкнул на табурет у края стола.

Теперь она увидела и оружие: в дальнем углу стояли у стены винтовки и шашки.

Винный перегар и крепкий чесночный дух, исторгаемые десятком бандитских глоток, испарения разгоряченных и давно немытых тел, запахи сыромятных ремней, прокисшей овчины и застоявшегося махорочного дыма — все это смешивалось в отвратительный букет, и Сашу стало мутить. А тут еще кто-то пододвинул глиняную кружку, полную самогона.

Неожиданно для самой себя Саша встала с табурета, шлепнула ладонью по столу.

— Вы все тут с ума посходили. Видано ли, чтобы люди дышали этакой гадостью? Все как есть помрете до сроку. — Она обернулась к хозяйке, достававшей из печи огромный противень с яичницей. — Старая, отвори-ка оконце!

Не утерпев, сама толкнула створки окна, шагнула к другому.

— А ну, стой!

Саша обернулась.

— Ходи сюда, — сказал детина средних лет с повязкой на левом глазу, из которой торчали клочья серой ваты. — Ты кто будешь, такая шустрая?

— Сестра милосердия буду, — ответила Саша. — Иначе фельдшерица. А что, неможется тебе?

Одноглазый ладонью шлепнул себя по заду:

— Здесь у меня болячка!

За столом захохотали.

— Ну, будешь лечить? — Бандит привстал и сделал вид, что расстегивает штаны.

— Буду! — крикнула Саша, пересилив шум в комнате. — Вот только дрючок отыщу покрепче да этим дрючком — по заду, по спине, по бесстыжей твоей башке!

И, не давая опомниться бандиту, присела рядом, чуть отодвинула повязку на его глазу,

— Пусти! — зарычал тот.

Но Саша уже завладела инициативой, стала развязывать узел повязки.

— Что с глазом-то? Давно случилось? Да сними повязку, леший!.. Стой, не трожь, я сама… А ну, не вертись, наказание ты божье!

Вот так, сыпя вопросами, не позволяя бандиту сказать хоть слово, она ловко сняла измазанную кровью и гноем повязку, швырнула ее в печь, стала осматривать воспаленный, распухший глаз, промыла его оказавшимся у хозяйки крепко заваренным чаем, потребовала у нее же чистую тряпицу.

А бандит, который несколько минут назад запросто мог пристрелить девушку, сейчас покорно вертел головой, когда закрепляли новую повязку.

— Утром еще раз промой, вечером снова — и будешь здоров… А глаза беречь надо, мужики! — Теперь Саша обращалась ко всем присутствующим. — Глаза заботы требуют. Вот как надо их протирать, ежели приспичило. — И она осторожно коснулась глаз тыльной стороной ладони.

…Вся компания продолжала попойку. Но сейчас в Центре внимания была Саша. Она ела яичницу и рассказывала. Вместе с родителями живет близ уездного города. Отец — священник, мать — фельдшерица. Вот и сама она пошла по медицинской части — окончила специальные курсы. Как оказалась здесь? Да разве одна она скитается по селам в это трудное время, когда честному человеку никак в городе не прокормиться!

— Наберешь жратвы — и назад? — спросил одноглазый.

Саша помедлила, будто раздумывала. Потом решительно тряхнула головой:

— Могу и прижиться, ежели найду подходящее место. Мужа нет, отчета никто не спросит. Было бы из-за чего остаться…