Авантюристы - Ольга Крючкова Страница 53

– Молчи…

Она узнала голос Васятки и обомлела от ужаса: вдруг батя нагрянет, да застанет их вместе?

– Ты зачем здесь? – робко и чуть слышно спросила она.

– Бежим, этой ночью: куда глаза глядят… К негидальцам[47] податься можно, в Нерчинске нас всё равно найдут, а без паспортов далеко не уйдём…

Любава замерла: бежать… а что потом? – как жить без денег, без крова? Может, лучше и так, чем в кровати с Фролом.

– Бежим, – согласилась она. – Но коли поймают – засекут розгами насмерть.

– Тебя нет, отец пожалеет. А я… Всё равно мне, не могу без тебя жить!

Любава метнулась к Васятке, прикрыв ему рот ладошкой.

– Ты чего кричишь, мать услыхать может. Жди на рассвете около кривой ели, что на краю селенья, приду. А теперь уходи…

Любава вошла в горницу и протянула матери чистую скатерть, та же заметив, излишнее волнение дочери, сочла его всё тем же нежеланием выходить замуж.

– Иди, приведи себя в порядок, скоро уж Фрол пожалует.

Любава послушно взяла сарафан, рубаху, кокошник, приготовленные матерью, и скрылась за занавеской, дабы переодеться. Облачившись, она решительно вышла навстречу родительнице:

– Знай, не поможешь мне, удавлюсь. Грех будет не только на мне, но и на тебе с батей.

Пелагея пошатнулась от испуга, перекрестилась и как куль плюхнулась на скамью около стола.

– Чего удумала! Побойся Бога!

Любава стояла перед матерью прямая, как струна, глаза сверкали безумным огнём.

– А я его не боюсь! А есть ли он вообще, коли допускает такое? Ты вот с батей сколько лет прожила, чего думаешь, не вижу, что плачешь украдкой?! А бьёт тебя постоянно, попрекает куском хлеба!!!

– Не смей! – оборвала мать. – Многого ты не знаешь!

– И знать не хочу! А одно ведаю – не любите вы друг друга. А замужество твоё было на крови замешано: поди, батя наш ловко избавился от соперника…

– Замолчи! Христом Богом молю! Замолчи! – взмолилась Пелагея, вспомнив своего жениха, сгинувшего в тайге – все считали медведь заломал, но было и другое мнение: Иван убил, дабы самому жениться на молодой красавице.

Неожиданно, откуда-то из глубины, из потаённых тайников души, поднялась жгучая ненависть к мужу, Пелагея даже испугалась. В этот момент она была готова его убить, отомстив тем самым за загубленную молодость и сломанную жизнь.

– Хорошо… Вразумить тебя всё равно невозможно. Поди, сговорилась с Васяткой?

Любава кивнула.

Пелагея, сама того не ожидая, приняла решение: помочь дочери бежать, во что бы то ни стало! – сама же – как Бог даст… Вновь её захлестнуло чувство ненависти к мужу, дремавшее столько лет, и нежданно-негаданно разбуженное дочерью: «Пусть поплатиться за всё!» Она мысленно представила себе, как огромный медведь рвёт Ивана на части, он же истекая кровью, кается во всех своих грехах. Эта картина, рождённая болезненным воображением, доставила женщине несказанное удовольствие.

* * *

– Мир вашему дому, – вымолвил Фрол, перешагивая через порог горницы, и осеняя себя двуперстием.

Иван Терентьевич и Пелагея в ответ поклонились.

– Прошу за стол, Фрол Матвеевич, – пригласил хозяин дома. – Отведайте нашего угощения.

Фрол, довольный, что сам староста желает породниться с ним, крякнул, провёл рукой по густой русой бороде, и сел на скамью:

– Благодарствуйте, хозяева…

Пелагея засуетилась, стараясь быть вежливой и предупредительной по отношению к гостю, дабы муж не заподозрил чего лишнего.

Кузнец отведал пирогов Пелагеи, начинённый тайменем[48], запивая медовухой.

– Ох, Пелагея Степановна, хорош напиток у вас! Ох, хорош! Ядрёный, так и за душу берёт, – он многозначительно подмигнул своей будущей тещё.

– Медовуха-то, что вода… Ушла и нету более, а вы говорите: за душу берёт, – вступил в разговор Иван Терентьевич. – Жена должна за душу-то брать! А! Пелагея Степановна, что скажешь, дорогому гостю?

– То и скажу: прав ты, Иван Терентьевич.

Хозяин рассмеялся, довольный покорностью жены, ничего не подозревая о её тайных планах.

Фрол, понимая, что настало время, достал из кармана нового армяка, цепочку, с надетым на неё перстнем, приобретённым в Нерчинске.

– Вот, Иван Терентьевич, стало быть, прошу вашего дозволения жениться на Любаве. Это гостинец для неё, – Фрол протянул цепочку хозяину дома.

Тот сгрёб гостинец своей здоровенной лапищей и, оценив на вид, тут же прикинув стоимость, крикнул:

– Любава, подь сюды!

Из-за занавески, разделяющей горницу на две части, появилась невеста: что и говорить, была она хороша – у Фрола прямо сердце затрепетало. Он невольно, повинуясь неудовлетворённому желанию, встал, и всем телом подался ей навстречу через длинный дубовый стол.

Иван Терентьевич, завидев, такое нетерпение своего будущего зятя, только хмыкнул. Пелагея же – замерла, опасаясь промашки со стороны дочери, но напрасно: та повела себя спокойно и уверенно, поклонилась родителям, а затем уже – дорогому жениху, села рядом с отцом, потупив взор, как и положено молодой невинной девушке.

– Решили мы с матерью, что ты, Любава, вошла в возраст для замужества. А вот и твой наречённый, Фрол Матвеевич Копытин. Род Копытиных – из первых старообрядцев, что покинули суетной мир, отправившись сюда в дайгу, где и появился скит. Так что отдаём тебя дочь в надёжные мужские руки, будь послушной, во всём подчиняйся – Фрол человек с жизненным опытом и небедный: дом справный, хозяйство, скотина – всё как положено. По нашим аароновским обычаям требуется согласие, как жениха, так и невесты: даёшь ли таковое?

Иван Терентьевич сверлил глазами дочь. Пелагея затрепетала, словно лист на ветру, снова опасаясь за поведение дочери. Та же лишь кивнула, что и означало: согласна.

– Добро, стало быть, дело слажено. Через пару дней, в присутствии народа, и запишем вас мужем и женой в заветную книгу[49]. И только смерть сможет вас разлучить, – подытожил отец семейства.

– Вот, Любава, гостинец тебе – будет залогом нашей любви, – сказал Фрол, снимая с цепочки перстень.

Кузнец встал, подошёл к невесте, – та лишь протянула правую руку, не поднимая головы, – и надел на безымянный палец свой подарок.

– Вот так-то…. Нравиться?

Любава машинально взглянула на перстень: он действительно был отличной уральской работы, но девушка не видела его красоты, воспринимая, как железные оковы, вонзающиеся прямо в кожу. Она, пересилив себя, выдавила улыбку, и ответила:

– Благодарствуйте, Фрол Матвеевич…

Иван Терентьевич, смотрел на дочь, радуясь, что всё сложилось: она не стала противиться и проявлять характер.