Непоборимый Мирович - Вячеслав Софронов Страница 51

– Ваша светлость, Нарва вскорости должна быть, – подал голос адъютант.

– Как скоро? – не сразу осознав действительность и выбираясь из грустных размышлений в реальность, спросил негромко Апраксин.

– Может, через час, а то и раньше. Мне эти места знакомы, – вглядываясь сквозь запотевшее стеклышко кареты, отвечал тот.

– Кухня моя далеко отстала, как думаешь?

– Может, остановиться, подождать? – с готовностью предложил адъютант. И тут же без раздумий открыл дверцу и крикнул в сторону возницы: – Эй, стой! Остановись, обоз дождемся.

Лошади захрапели от резко натянутых поводьев и встали, протащив карету еще несколько шагов. В открытую дверцу донесся запах прелых листьев, увядшей травы, близкой реки. Уже близились сумерки, и вдали, через поле, мелькнул огонек в окне домика, стоявшего на пригорке, послышалось овечье блеяние, хруст ломкого ледка на лужах. Адъютант первым выскочил на дорогу, откинул услужливо подножку, протянул руку главнокомандующему. Но Апраксин, отмахнувшись, застегнув привычно пояс со шпагой, чуть придерживая левой рукой шляпу, тяжело спустился сам.

– Далеко ли до Нарвы? – спросил он, запахнувшись потеплее от колкого холодного ветерка, у полуобернувшегося к нему возницы.

– Не-е-е… – протянул тот, позевывая. – Через четверть часа, коль Бог даст, доехали бы.

– Давай обоз подождем, – спокойно сообщил ему Апраксин. – Успеем дотемна еще в Нарву попасть.

– Как прикажете, – согласился тот и тоже полез вниз с высоких козел, передав вожжи помощнику. Сзади подъехали сопровождающие главнокомандующего казаки с длинными, пристегнутыми сзади пиками, почтительно остановились шагах в пяти, спрыгнули на землю, принялись отирать пот с взмокших коней, расслабили подпруги, пользуясь коротким отдыхом. Они без слов поняли причину остановки, крутили головами в сторону, откуда должна была показаться вереница повозок и телег.

Обоз, который решил дождаться фельдмаршал, был известен всей армии, и даже в Петербурге о нем шутили, что без него Апраксин лишней версты не проедет, и скорее в поле заночует, ежели не будет уверен, что обоз с кухней при нем.

Степану Федоровичу друзья писали о тех пересудах, но он лишь отмахивался, считая, что если не будут говорить про обоз, то найдут другую сплетню. А обоз действительно был немалый – двести лошадей, везущих многочисленные фуры и повозки, составляли внушительную картину. Будучи в состоянии позволить себе подобную роскошь, Степан Федорович не желал отказывать себе в мелочах. И вместе с двумя десятками слуг, поваров, цирюльников, лекарей и двух священников с протодьяконом возил и походную часовенку и массу всяческой посуды на случай приема почтенных гостей. Он, как-никак, – фельдмаршал, командующий армией, и кому какое дело, что он везет с собой. Конечно, тот же граф Миних, привычный спать на земле или в стогу сена, вряд ли одобрил бы подобное, явись он сейчас в лагерь к своему бывшему когда-то дежурному при ставке капитану Апраксину. Но Миних жил, как умел, и при всей своей честности и неподкупности попал в долгую ссылку в Сибирь. А сейчас иное время и иное понятие о вещах.

– Скачет кто-то, – подал голос молодой кучер с козел, которому было видно дальше всех.

– Много верховых? – поинтересовался Апраксин, и в груди что-то сжалось, сдавило, дыхание стало вдруг хриплым, отрывистым.

– Один всего скачет. Военный, однако.

– Может, и не к нам? – высказал предположение адъютант.

– Скоро узнаем, – хмуро отозвался Апраксин, поправляя левой рукой шпагу.

Не прошло и нескольких минут, как к карете главнокомандующего подлетел и резко осадил коня верховой в длинном темно-зеленом плаще и черной поярковой шляпе, обшитой золотым галуном и с золоченой кокардой в центре. По каким-то неуловимым признакам Апраксин уловил, что офицер тот не боевой, а скорее из лейб-кампанейцев или из тыловых штабных, не нюхавших толком пороха, но зато имеющих сановитых покровителей, чьи поручения зачастую они и выполняли. Меж тем офицер, легко спрыгнув с лошади, небрежно бросил поводья адъютанту и почтительно поклонился главнокомандующему.

– Ваше высокопревосходительство, – негромко начал он, и по первым произнесенным им словам Апраксин окончательно утвердился – нет, не из военных и не из штабных, а именно из столичных прихвостней, чего он почему-то больше всего опасался. – Я послан к вам по неотложному делу, не терпящему отлагательства…

– Что еще за дело такое? – презрительно оттопырил нижнюю губу фельдмаршал, решительно перебивая офицера. – Кто вас ко мне направил? Почему не по уставу обращаетесь? Разболтались вконец в Петербурге! – Он готовился добавить еще что-то обидное, колкое, но холодный блеск, появившийся в глазах приезжего, неожиданно заставил его остановиться и дать тому договорить до конца.

– Дело сугубо конфиденциальное, – кашлянул офицер. – Хотелось бы изложить его вам с глазу на глаз.

– Мне нечего скрывать от своих подчиненных, – окончательно вспылил Апраксин, не терпевший наушничества в любом его виде, и решительно шагнул к карете, поставил уже ногу на подножку, когда услышал в спину:

– Письма, ваше высокопревосходительство…

– Письма? – не снимая ноги с нижней ступеньки, переспросил фельдмаршал.

– Вы должны понимать, о каких письмах я говорю.

– Кто вы такой, черт побери?

– Гвардии капитан Гаврила Андреевич Кураев, – звякнув шпорами, ответил офицер без малейшей заминки. Апраксину показалось знакомо это имя, и он, спустив ногу, внимательно вгляделся в него.

– Кем послан, говоришь?

– Вашим другом, о коем могу сообщить лично вашему высокопревосходительству.

– Черт-те что! – негромко выразил свое неудовольствие фельдмаршал и небрежно махнул рукой кучеру и адъютанту, чтобы оставили их одних. Те отошли на несколько шагов, и лишь после этого офицер, вплотную приблизившись к Апраксину, отчетливо выговорил:

– Меня прислал за письмами канцлер, граф Бестужев.

– Алексей Петрович? – изумленно поднял вверх седые, но все еще густые брови фельдмаршал.

– Именно он.

– О каких, собственно говоря, письмах речь? – Апраксин, оттягивая время, мучительно соображал, как поступить. Он сразу понял, какие именно письма просит этот решительный в разговоре с самим фельдмаршалом офицер. Но почему он должен отдать их? Почему Бестужеву непременно? То, что в письмах великой княгини таится некая угроза, он осознавал с самого начала. Но не станут ли они обоюдоострым оружием против него самого в руках канцлера, у которого, по его же выражению, друзья бывают «до случая»? Может, этот случай и представился именно сейчас, когда он, пусть пока не под конвоем, но, передав полномочия армией генералу Фермору, едет в Петербург? А что там? Если бы переговорить с Бестужевым, выяснить обстановку в столице, то можно было бы и решиться на что-то. – Есть ли у вас подтверждение от графа касательно ваших полномочий? – закинул он пробный камень, хотя заранее знал, что ему ответят. Так и вышло.