Таежный гамбит - Юрий Достовалов Страница 51

— Вы долго жили здесь, Петр Александрович? — поинтересовался Мизинов.

— В ссылке лет тринадцать, и вот до сих пор. Удивительный народ здешние жители. Безропотный, трудолюбивый, неболтливый и несуетливый, в противовес центральной России. Полюбил я этот край, на всю жизнь полюбил. Сколько еще этой жизни — не ведаю, но умереть хочу только здесь!

— А что климат, ветра?

— Ветра — это местная беда, Александр Петрович. Потому и надобно нам поскорее проскочить горы. Скоро начнут дуть так называемые «горняки» — это устойчивые северо-западные ветра, перемещаются они с огромной скоростью. Они сухи, холодны, до рези колючи и неприятны. Пакость, одним словом.

— Очень сильные?

— Не то слова! Порой срывают крыши с построек и даже суда с якорей. И что самое печальное — с этими ветрами мы встретимся и на равнине, когда спустимся в Приамурскую долину.

— Ну а температура?

— Климат не холодный. Устойчивый снежный покров ляжет к концу ноября. Температура вполне переносима — градусов десять мороза. Но на этот счет, думаю, беспокоиться не надо — мы ведь запаслись теплыми вещами, палатками?

— Конечно. Интендантство Мальцева следует за нами.

Несколько минут ехали молча.

— А что, Петр Александрович, скажите мне, как знаток здешних мест — ожидают ли нас в горах бои? Или Бог даст спокойно дойти до Амура?

— Воевать в горах регулярные части красных не любят, да и не умеют, сказать по правде, — ответил Куликовский. — Что касается мелких партизанских отрядов… Ну, думаю, для нас они не помеха. Такого сильного сопротивления, как в Онучине, уверен, не встретим до самого Амура. Да и политику свою красные изменили кардинально в отношении местных жителей.

— То есть? — удивился Мизинов.

— Прекратили расстрелы мирного населения. Теперь курс на заигрывание с ними. Поняли, видимо, что сила силу ломит. Тем более что этой силы у красных в тайге практически нет.

— Так что, думаете, спокойно дойдем до Амура?

— Скажу больше — вот выйдем мы за Амур, приободрятся и наши в тайге. Коробейников, Белявский, прочие. Белявский — хороший офицер, толковый, грамотный, в феврале семнадцатого поступил в Академию Генерального штаба, но поучиться не пришлось. Примкнул к Каппелю на Волге, с тех пор с ним до самой его смерти. С войсками в Читу не пошел, вернулся домой в Якутск — он тамошний. Понасмотрелся на советские порядочки да и поднял восстание. Уже третий год успешно орудует. Да тут недалеко — почти в самом устье Амура.

— Как вы посмотрите, если мы предложим ему влиться в наш отряд? Все-таки кадровый офицер, как вы говорите, не думаю, что ярый сторонник самостийности…

— Какая там самостийность! — отмахнулся Куликовский. — У него, наверное, сотни три бойцов, а все распределено и разложено по своим шесткам: начальник штаба, заместитель его, начальник артиллерии…

— Сколько у него орудий? И каких?

— Три орудия, хорошие, наши. С боеприпасами, правда, проблема. Красные ведь по тайге пушек с собой не таскают, обходятся пулеметами. А вот этого добра у Белявского хоть отбавляй — пять «максимов», три «льюиса». В патронах к «максимам», по крайней мере, недостатка у него нет — почти каждый рейд Белявского удачен, вы представляете, Александр Петрович? Налетит на гарнизон в каком-нибудь городишке — нет гарнизона. Встретит в лесу колонну красных — заказывай панихиду, товарищ комиссар! Так то!

— Дельный офицер, — задумчиво проговорил Мизинов. — Связаться бы с ним как-нибудь. Вы пути к нему знаете?

— Александр Петрович, дорогой, я здесь, считайте, каждую тропочку знаю.

— Сможете связному объяснить дорогу?

— Как не смогу! Но, позвольте, Александр Петрович, по-моему, не следует торопить события. Мы ведь еще не на той стороне Амура. А Белявский все же там…

— Вот и надо ему сообщить, чтобы помедлил пока со своими кампаниями, не терял бы людей понапрасну. Перейдем Амур, встретимся с ним — там проще будет до Камова дойти.

— На Хабаровск наступать будет генерал Молчанов, видимо? — после недолгой паузы поинтересовался Куликовский.

— Именно он.

— Какого вы о нем мнения?

— Петр Александрович, в русской армии не принято высказывать свое мнение о старших в должности.

— Ну, не церемоньтесь, Александр Петрович, мы ведь не в штабе. Что вы о нем думаете?

— Ну, хорошо, извольте, — согласился Мизинов. — Викторин Михайлович — уроженец Елабуги, из простой семьи, его отец был всего лишь начальником почтово-телеграфной станции. Сын же пошел по военной части, окончил известное Московское военное училище, Алексеевское. Ну, вы помните, его переименовали потому, что его шефом стал цесаревич Алексей Николаевич. По выпуске служил на Кавказе, Дальнем Востоке. В германскую войну командовал саперами, участвовал в боях на реке Бзуре, где в июне пятнадцатого немцы произвели газовую атаку, в которой погибло около десяти тысяч наших бойцов. Среди них — три взвода молчановской роты.

— А четвертый взвод? — спросил Куликовский.

— Тут произошло маленькое чудо, которое, впрочем, распространилось только на этот самый взвод, поскольку сам Молчанов был с ними. Услышав о начале газовой атаки, он приказал подчиненным немедленно намочить тряпки и дышать только через них. С этими бойцами он занял позиции отравленных газами солдат и открыл плотный огонь из пулеметов. Немцы отступили, так и не взяв наших позиций. Но вот сам Викторин Михайлович отравился. После госпиталя снова вернулся в свою роту. В феврале восемнадцатого в штабе корпуса был атакован группой немецких солдат. Занял оборону вместе с саперами, но был ранен в ноги и попал в плен. В апреле из плена бежал.

— И потом?

— Вернулся в родную Елабугу. Организовал крестьян в отряд самообороны, боролся с красными продотрядовцами. Викторин Михайлович рассказывал мне в Чите, что тогда во всей волости он нашел всего шесть винтовок, несколько шашек, два револьвера и одну пулеметную обойму. Но люди к нему шли, и дружина росла. Вскоре в ней насчитывалось порядка десяти тысяч воинов.

— Как колоритно! — воскликнул Куликовский. — Какими живописными фигурами удивляет нас русская трагедия!

Мизинов искоса посмотрел на Куликовского, но промолчал.

— Потом он примкнул к Колчаку? — спросил тот.

— Разумеется, — ответил Мизинов. — После отступления за Уфу его отряд был переформирован в 32-й Прикамский стрелковый полк. В конце восемнадцатого Молчанов произведен в полковники, а в следующем январе назначен командиром Ижевской отдельной стрелковой бригады в составе Второго Уфимского армейского корпуса. Помните Ижевское восстание? Так вот, бригада была сформирована из участников этого восстания. За весеннее наступление девятнадцатого произведен в генерал-майоры. В неудачной Челябинской операции смог сохранить боеспособность войск. За успешные бои на Тоболе в сентябре награжден Георгием четвертой степени. За боевые отличия Верховный правитель вручил Ижевской дивизии Георгиевское знамя, к знаменам ряда полков прикрепил Георгиевские кресты. В походе Каппеля командовал авангардом Третьей армии, прикрывал отступление основных сил. Прорвался по енисейскому льду и соединился с основными силами, отступавшими на восток. Когда после смерти Каппеля командование принял генерал Войцеховский, Молчанов возглавил авангард армии.