Ниндзя в тени креста - Виталий Гладкий Страница 51

– Нет… не знаю, – сказал де Алмейда. – Погода не по моей части. Просто на душе почему-то тревожно.

– И что бы вы посоветовали?

– Быть настороже. И главное – держите своих маринеро и груметов [60]в тонусе. А уж я своих лежебок буду гонять до седьмого пота. А то они чересчур расслабились в благословенной Малакке.

– Что ж, резонно…

После слов де Алмейды капитан и сам встревожился. Погода, конечно же, ожидалась скверная на всем пути следования от Малакки до порта назначения. Но это издержки осеннего плавания. Конечно, он рискнул выйти в рейс слишком поздно, однако в случае сильных штормов галеон может укрыться в портах по пути следования – в Каликуте, Адене, Ормузе, Малинди…

Но плавание шло своим чередом, даже шторма не сильно докучали, и капитан успокоился, чего нельзя было сказать об фидалго. Однако он искусно прятал свои чувства в беспечной болтовне. Теперь за столом господ прислуживал Гоэмон, потому что Мукеш посчитал его по статусу ниже своей достойной персоны. Но юный синоби даже и не думал спорить. Скорее, наоборот – ему очень хотелось знать, о чем говорят идзины. А разговоры их были чрезвычайно интересными.

Капитан, просоленный ветрами многих морей и двух океанов, рассказывал, будто на Суматре есть чудо великое – пигмеи ростом с четырехлетнего младенца, и все они косматы, словно козлы, а на Яве с великим удовольствием едят белых жирных людей. Но еще интересней было узнать, что на границах Срединной империи живут «златозубые», вблизи от них находится город Мянь, а в нем две башни: одна крытая золотом, другая – серебром. И хорошо бы сделать рейс на Яву, где полным-полно дешевого перца, мускатных орехов и гвоздики. Из разговоров Гоэмон выведал, что остров Тапробана [61]богат золотом и камфарой, Ява – рубинами, а на Суматре имеется шелк и разные ароматические смолы.

Но больше всего Гоэмона потрясли истории о разных чудесах. Это же столько нужно было иметь мужества, чтобы решиться на плавание по неведомым морям! Капитан, изрядно выпив мадейры, рассказывал о чудовищных осьминогах, о смерчах, ломавших борта кораблей, о загадочном морском епископе, появлявшемся из волн со светящейся митрой на голове, о каннибалах… А еще он едва ли не шепотом, как самую большую тайну, описывал сказочные острова Бразил и Антил, где растут драгоценные деревья, где много пряностей и где гигантские муравьи перетаскивают золотые слитки в глубокие пещеры.

Слушая его, недоверчивый Фернан де Алмейда лишь снисходительно посмеивался, но у Гоэмона от всего этого голова шла кругом; он даже потерял покой и сон. Впрочем, нормально поспать в форпике, расположенном в носовой части галеона, где находился кубрик команды «Мадре Деуш», ему все равно не удавалось.

В кубрик спускались по доске, на которую корабельный плотник набил несколько поперечных планок-ступеней. При этом нужно было беречь голову из-за низко укрепленных бимсов, особенно во время шторма. Люк в палубе представлял собой простую дыру, и просмоленный парус, которым его прикрывали, давал лишь слабую защиту от брызг, перелетавших через фальшборт. Поэтому при малейшем ветре в кубрике было ужасно мокро, а во время шквала вода врывалась в него потоками, подобно водопаду. Вид кубрика напоминал темницу, там было исключительно грязно, и от этого обстоятельства Гоэмон сильно страдал.

Высота кубрика была чуть больше пяти сяку, но даже в это пространство вторгались две толстые поперечные балки, скреплявшие корпус судна, и матросские сундуки, через которые иногда приходилось переползать. Посередине стояли две квадратные деревянные колонны, а между ними, подвешенный к ржавой цепи, покачивался фонарь, горевший день и ночь. Между колоннами находилась матросская кладовая, которая содержалась в чудовищном беспорядке. Время от времени ее чистили и окуривали дымом.

Но особенно худо приходилось обонянию Гоэмона. Воду, которая скапливалась в трюмах, каждое утро откачивали, но все равно ее протухшие остатки испускали отвратительный, пронизывающий весь корабль смрад. Кроме того, вся подводная часть корпуса галеона для защиты от гниения и морских червей была пропитана вонючей смесью из дегтя и серы. Еще более отвратительный запах имела краска для наружной обшивки из растертого в порошок древесного угля, сажи, сала, серы и смолы. А еще поверх этой краски наносилось покрытие из сосновой смолы или древесного дегтя, смешанного с шерстью животных.

Таким же составом, вызывающим зуд в носу, пропитывались шпили, релинги, мачты и прочие палубные приспособления. Внутренняя поверхность днища корабля обрабатывалась свинцовыми белилами, а надводная часть корпуса покрывалась клеевой краской, в состав которой входили деготь, скипидар и воск. Даже бегучий такелаж регулярно смолили. Все это вместе с чадом кухни, вонью гальюнов и запахом немытых человеческих тел смешивалось в одурманивающие миазмы.

И все же самым плохим было то, что маринеро и груметы не чувствовали себя в тесном форпике хозяевами. Кубрик кишел клопами, черными и рыжими тараканами, блохами и крысами. Из-за всего этого корабельные офицеры предпочитали квартировать на юте. Там же устроились и наемные латники Фернана де Алмейды. Они считали ниже своего достоинства спускаться в кубрик. К сожалению, для Гоэмона на юте места не нашлось, и он с тоской вспоминал крохотную кладовку на борту джонки «Красный дракон».

Гоэмон мысленно благодарил скверную погоду, благодаря которой грязные и небритые матросы галеона, ни днем, ни ночью не снимавшие своих одежд, могли помыться под проливным дождем на верхней палубе, что они делали с удовольствием, благо было достаточно тепло. Пресная вода на корабле считалась большой ценностью, и использование ее для мытья расценивалось как преступление. Можно было лишь ежедневно слегка смачивать ею горло. Утоляли жажду вином, и то в основном офицеры; маринеро и груметы получали спиртное в небольших количествах, в основном в медицинских целях, для профилактики от разных болезней, поэтому они отводили душу лишь в портовых тавернах и харчевнях. Что касается привычки пить чай, то Гоэмону стоило о ней забыть, возможно, навсегда.

Но человек привыкает ко всему, и вскоре юноша выучил, как называются части корабля, его оснастка и такелаж, разобрался в чинах офицеров и профессиях матросов, и даже заставил себя не замечать скверные запахи, переполнявшие галеон. Он по-прежнему изображал полное незнание португальской речи, поэтому офицеры и матросы беседовали в его присутствии совершенно свободно, делясь между собой самым сокровенным.

По вечерам, когда лил дождь, свободные от вахты матросы собирались в кубрике и травили байки. Пристроившись на матросском сундуке, там, где потемней, Гоэмон жадно вслушивался в эти разговоры. Особенно его поразила история пирата Антониу де Фариа, которая в какой-то мере была похожа на его собственную.

Де Фариа пиратствовал в южных морях. Однажды он решил отправиться в Сиам перезимовать и с выгодой продать награбленное. Но тут начался шторм, прогнившие канаты рвались, как нитки, и перегруженные добычей корабли (а их у де Фариа было уже четыре) понесло на скалы. Они разбились, унося на дно пиратов и пленных. Из девятисот пятидесяти человек, находившихся на кораблях, до необитаемого острова добралось чуть больше полусотни. Когда рассвело, оставшиеся в живых пираты увидели, что весь берег острова завален трупами и обломками кораблей. Ужас и отчаяние охватили их.