Последние из Валуа - Анри де Кок Страница 50

– О! До основания! А затем еще и взорван!

– Еще и взорван?

– Брр!.. Там теперь лишь груда камней, в которой и дьявол не отыскал бы свои рога! Это я видел собственными глазами; камни еще дымились, когда я пришел туда взглянуть на развалины. Как вспомню – сердце кровью обливается.

– Что ж… Теперь я вижу, что ошибался, когда полагал, что бедный Исидор Негрони… Должен вам признаться, мой дорогой господин Фрике, что надежда моего хозяина на то, что его брат, возможно, все еще жив, зиждилась на том…

– Продолжайте, мой дорогой господин Орио.

– На том, что в Париже мой хозяин слышал от кого-то, что нескольким друзьям и гостям барона де Ла Мюра каким-то чудом удалось в ту ужасную ночь избежать смерти.

– Неужто кто-то действительно мог сказать вашему хозяину такое?

– Уверяю вас, это истинная правда, причем среди имен тех вельмож, которым посчастливилось спастись, упоминалось и имя зятя барона де Ла Мюра – графа Филиппа де Гастина.

– Графа Филиппа де Гастина!..

– Да. А вы что об этом думаете?

– О чем именно?

– О правдоподобности подобного заявления. Если графу Филиппу де Гастину… и каким-то другим вельможам, удалось спастись, то, очевидно, об этом говорили в деревне, где они, возможно, могли даже и укрыться на время, опасаясь гнева своих врагов. Ведь, как я слышал, Филипп де Гастин, как и его тесть, был весьма любим местными крестьянами, и раз уж вы жили среди них… Уверяю вас, мой дорогой господин Фрике: удовлетворяя мое любопытство по этому поводу, вы можете совсем не опасаться того, что как-то себя скомпрометируете – я не принадлежу к числу друзей барона дез Адре. Все, чего я хочу, это вернуться к моему господину с доброй вестью, подтверждающей его надежду. И за эту добрую весть я готов щедро заплатить – от его имени; мой хозяин – человек богатый. Ну, так как? Между нами, строго между нами, вы ничего такого не слышали? Ничего не знаете?

На протяжении всей речи Орио Тартаро небольшими глотками потягивал вино, изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие.

«Кто же он такой этот парень? – повторял себе гасконец. – И зачем ему понадобилось знать, жив ли еще Филипп де Гастин, так как меня ему провести не удалось: я сразу понял, что его интересует один лишь граф де Гастин! Этот его синьор Исидор Негрони, приглашенный в Ла Мюр на свадьбу… Гнусная ложь!.. Да и стал бы брат этого синьора ждать полтора месяца, прежде чем послать его все выяснить. Легче всего ответить ему, что я ничего не слышал, ничего не знаю… Но ведь нужно прояснить, что привело его сюда…»

– Итак, – продолжал оруженосец Тофаны, подливая солдату вина, – что скажете, мой дорогой господин Фрике?

– А то, мой дорогой господин Орио…

Тартаро еще конкретно не решил, что бы такого сказать, но тут вдруг случилось нечто такое, что, вероятно, позволило ему не сморозить глупость…

К концу завтрака Орио и Тартаро в «Образ святого Иакова» прибыли два новых всадника. И, увлеченные разговором, оруженосец и солдат не обращали внимания на крики этих вновь прибывших, спешившихся во дворе трактира и на чем свет стоит клеймивших работников конюшни, которые не желали поторапливаться. Но, когда эти путешественники вошли в зал вслед за хозяином заведения, рассыпавшимся в извинениях за непростительную медлительность своих слуг, Тартаро и Орио все же пришлось бросить на них мимолетный взгляд. Взгляд, за которым последовали приглушенное восклицание со стороны гасконца, возглас личного удовлетворения со стороны итальянца.

Этими путешественниками – если оруженосец и солдат и не знали их имен, то отлично помнили их лица – были не кто иные, как заместители дез Адре, господа Ла Кош и Сент-Эгрев.

После полутора проведенных в Ла Фретте месяцев Сент-Эгрев, устав от безделья, выпросил у сеньора де Бомона разрешение вернуться в Париж, куда, по его словам, его звали дела сердечные. В действительности же он горел желанием потратить там, по своему усмотрению, то золото, которое он накопил, выполняя приказы своего августейшего батюшки.

И, пользуясь случаем – он никогда не был в Париже, – Ла Кош, любезно отпущенный ad hoc ^[15] дез Адре, поехал со своим молодым другом Сент-Эгревом.

Какие наслаждения! Какие сладострастия всех видов ожидали этих достопочтенных персонажей в столице! А пока, проголодавшись, они решили позавтракать, и позавтракать плотно, в «Образе святого Иакова».

На сей раз трактирщику пришлось вертеться, как белке в колесе, – ведь эти путешественники так отличались от двух первых!

Более молодой – Сент-Эгрев – так и вовсе обещал сжечь заведение, если уже через пять минут стол, за который он и его друг уселись, не будет ломиться от яств!

Подгоняя, донимая таким образом трактирщика, внебрачный сын дез Адре разглядывал оруженосца и солдата, сидевших за соседним столом.

Солдата он не узнал, да и не мог узнать, так как и видел-то всего секунду, во мраке.

Но он узнал оруженосца.

– Эй, Ла Кош! – воскликнул он друг. – Уж не ошибаюсь ли я? Взгляни-ка вон на того парня…

Ла Кош, в свою очередь, посмотрел на Орио, который даже не попытался уклониться от этого – следует сказать, весьма наглого – осмотра.

– Взглянул, – ответил капитан.

– И что?

– Что – что?

– Разве ты нигде его не видел?

Ла Кош на пару секунд задумался, но затем покачал головой:

– Да нет же, черт возьми!

– Я освежу вашу память, сударь, – промолвил Орио, вставая, и губы его растянулись в самой приветливой улыбке. – Я имел честь встретиться с вами 17 мая этого года в замке Ла Мюр. Я оруженосец той иностранки, которую благородный барон дез Адре, по предъявлении пропуск, подписанного некой особой, поспешил освободить, препоручив заботе господина…

Господином – на которого оруженосец указал взглядом – был Сент-Эгрев.

– Да-да, – ответил тот со злорадной улыбкой, – и ваша хозяйка, господин оруженосец, предъявила сие охранное свидетельство очень вовремя, так как вы позволили себе сделать жест в мой адрес.

– В ответ на ваш, сударь, если изволите помнить.

– О, я помню все.

– Вы неподобающе повели себя по отношению к моей госпоже…

– Я собирался взять ее за подбородок… Эка беда!.. Она ведь не принцесса, полагаю, эта ваша хозяйка.

– Знатная дама, по меньшей мере, и, кто бы она ни была, мой долг – защищать ее от оскорбительных вольностей.

– Оскорбительных вольностей! – повторил Сент-Эгрев, пожимая плечами. – Вот невидаль!

– Ну-ну, не горячитесь! – вмешался Ла Кош. – Теперь и я вспомнил тот случай. Будем справедливы, шевалье, господин действовал согласно своему праву; будучи оруженосцем этой дамы, он ее защищал… Разве что, не найдись у нее пропуска… Хе-хе!.. Пропуска, подписанного, полагаю, какой-то важной персоной… он рисковал нарваться на серьезные неприятности… Мы в ту ночь урезонили всех, кто вел себя плохо, господин оруженосец.