Гулящие люди - Алексей Чапыгин Страница 50

– Клянись, што имешь!

Поп, поклонясь кресту, помотал рукой:

– Клянусь честным крестом, что наг, яко Адам, и гол, как Ной пред сынами своими!..

– Шмудилов, чти отпуст.

Солдат начинает тараторить с тетради. Поп звучно высморкался в кулак, очистив нос, сказал:

– Так это же наше московско, со Спасского крестца! – Громче и грамотнее солдата на память начал басить церковно: – «Что ти принесем, веселая корчмо? Каждый человек различны дары тебе приносит со усердием сердца своего: поп и дьякон – скуфьи и шапки, однорядки и служебники… чернцы – манатьи, рясы, клобуки и свитки и вся вещи келейные… Служилые люди хребтом своим на печи служат, князе и бояре и воеводы за меду место величаются… Пушкари и солдаты тоску на себя купили – пухнут, на печи лежа, сабельники саблю себе на шею готовят… тати и разбойницы…»

Солдат Шмудилов прекратил славословие кабаку, извернувшись, закинул подол однорядки попу на голову. Под рубищем обнажилось грязное тело, зад, замаранный навозом и сажей. Рейтар ударил дулом пистолета по столу:

– Пошто горян волочите?! Вон попа!

Попа быстро вытолкали из Съезжей, так же быстро кто-то сунул ему на голову скуфью. Черный немчин за столом встал, поднял со скамьи шубу, накинул на плечи, сказал рейтару:

– Товарыщ, справляйся один – выйду я…

– Иди, господине.

Черный вышел во двор. Вслед за ним, крадучись по стене, шмыгнул солдат от креста Шмудилов. Черный немчин вспомнил Сеньку:

– Ужели здесь не будет? Должен прийти в избу…

Солдаты у огня забавлялись кто как мог – иные курили трубки, иные балагурили, пили водку, а которые азартны, те играли в карты. Черный немчин придвинулся к огню, сел, сказал громко:

– Эй, солдаты, хотите ли знать, как едят бояре? Как кушаете вы – говорить не буду.

– Еще бы! Сказывай про бояр… чуем.

– Солдатцка ёжа знамая…

– Хлеб, вода, то и солдатцка еда!

Черный немчин вытащил из кармана шубы длинный лист, мелко исписанный.

– А ну, чти, как едят бояры?

– Слышьте все!

– Чти, чуем!

– Вот, солдаты, как по приказу царя кормят иноземных послов! «На приезде послов по памяти из Посольского приказу от великого государя отпущено: С сытного двора ^[152] вина двойного пять ведр, вина доброго дворянского – романеи, олкану – по пять ведр, медов – малинового, вишневого по три ведра…»

– Стой, черный немчин, человекам-то скольким?

– Двум!

– Да што ты?!

– Не лжешь?!

– Выписка подлинная из дворцовых приказов – печать зрите – печать дьяка Ивана Степанова.

– Верим, чти дальше!

– «Патошного меду с гвоздикой и патошного другого десять ведр! Двадцать ведр цыжоного… С кормового двора сырьем пять стерлядей, две белые рыбицы… Пятнадцать лещей на пар и в уху. Десять щук на пар. Десять судаков, пятнадцать язей… Три щуки колотые, живые… Белужка свежая, осетрик свежий же… С хлебенного…»

– Да ужли все такое двум сожрать?

– Двум, солдаты! Слушьте еще…

– Чуем, дивно нам, как жрут!

– «С хлебенного три хлеба ситных, по три лопатки в хлеб…»

– Три лопаты сажальных? Такой хлеб в нашу печь не влезет!

– «Три калача крупичатых, по полулопатки в калач… Еще три блюда оладий с патокою, три блюда пирогов пряженых с горохом… Три блюда пирогов со пшеном сарачинским да с вязигою… Три блюда карасей со свежею рыбою…»

– Все ли там? Есть захотелось!

– Чуйте дальше! «Да им же отпускано понедельного корма с того числа, како к Москве пришли, первому и второму послу: с сытного первому – по десять чарок на день вина боярского с зельем человеку… Третьему по восемь чарок да им же – романеи, ренского, медов малинового, смородинного, обарного по три кружки, паточного с гвоздикой по ведру в день, паточного цыженого по ведру же. Пива доброго по два ведра на день человеку… Дворяном их…»

– Умолкни, черный!

– Чего испугались?

– Тошно чуть!

– Лишнее перекинем! Чел вам, что шло с сытного да хлебенного, а вот жалованное от царя…

– Бодем его в гузно! Чти же, что от царя…

– «А как послы отъехали на посольский двор и по указу царя послан к ним стольник со столом, а в столе отпускано: с сытного по две кружки вина тройного, три кружки на человека вина двойного, романеи по три кружки, ренского шесть кружек, малмазеи шесть кружек человеку. Меду вишневого ведро, меду малинового ведро, меду обарного…»

– К черту-у! Перекинь на пряженину…

– «Ковш вишен в патоке, ковш яблок наливу в патоке ж…»

– И не обожрутся беси-и?!

– «Да в бочках – четыре ведра вина боярского с зельи… пять ведр вина с махом ^[153], пять ведр меду патошного легкого, пять ведр пива…»

– Эй, немчин, перестань!

– Валяй дале! – кричали датошные люди, сорвав с голов железные шапки, стуча ими по бревнам костра.

– Это все с нашей шеи идет!

– Чти, черт их побери, брюхатых!

– «С кормового…»

– Дуй, чего еще дали им!

– «С кормового лебедь под скрыли, жаравль под шафранным взваром жаркой, две ряби окрашиваны под лимоны, куря рознимано по костям под огурцы…»

– В брюхе ноет, черт!

– «Куря жаркое, рознимано по костям под лимоны, тетерев окрашивай под сливы…»

– Издохнешь на месте, чуя такое…

– «Утя окрашивана под огурцы, косяк буженины… лоб свиной».

– Ужо дадим крошеной лоб боярской в каше!

– «Лоб свиной под чесноком, гусь, утка, порося жаркие… куря индейская под шафранным взваром… блюдо сандриков из ветчины, почки бараньи большие, жаркие… середка ветчины, часть реберная говядины жаркой… гусь, утка под гвоздишным взваром, ножка баранья в обертках…»

– В онучах, что ли?

– «Куря рафленое, куря бескостное, куря рожновое, гусь со пшеном да ягоды под взваром. Куря в ухе гвоздишной, куря в ухе шафранной, куря в лапше, куря во штях богатых, куря в ухе с сумачом…»

– Закинь, немчин! С досады кой еще и убьет тебя…

– Убить и надо, супостата государева!

Услыхал Иван Каменев как будто знакомый голос солдата Шмудилова.