Гароэ - Альберто Васкес-Фигероа Страница 50

– Извержение вулкана в тот момент, когда вы готовились к отплытию? – сердито спросил прелат. – Ты меня разыгрываешь!

– Не знаю, почему ты так решил, только уверяю тебя, что мы не придали значения происшествию. Ведь Пальма находится почти на таком же расстоянии, что и Гомера, и мне казалось, что мы подвергаемся меньшей опасности, чем в ту ночь, когда проснулся маленький вулкан в каких-нибудь двух лигах от того места, где мы спали, и Гарса даже не удосужилась проснуться, чтобы на это взглянуть.

– Речь идет о том самом вулкане Пальмы, который мы видели вчера?

– Мне так и не удалось это выяснить. Одно могу сказать: спустя несколько минут островитяне, находившиеся на вершине утеса, начали свистеть как сумасшедшие. Тут же прибежали Бенейган с Тауко, чтобы предупредить нас о том, что необходимо вытащить судно на берег и отойти подальше.

– Почему?

– Надвигалась волна.

– Какая волна?

– Та, которую породило землетрясение, последовавшее за извержением. Ее называют «голубая стена», и это название, по моему скромному мнению, подходит как нельзя лучше, поскольку она надвигается быстро и бесшумно, словно грозная стена почти двадцатиметровой высоты. Как мы ни пытались спасти корабль, пришлось все бросить и бежать вверх по склону: это проворное чудовище угрожало нас раздавить, – и начался настоящий хаос, в котором, к счастью, в тот раз никто не погиб.

– А корабль?

– Волна поглотила его, чтобы затем извергнуть, превратив в груду щепок, – за пару минут она свела на нет три недели работы, разбив всякую надежду на спасение, которая у нас еще оставалась.

Монсеньор Алехандро Касорла и старая Файна настолько увлеклись рассказом, что первый даже потерял всякий интерес к своей рюмке с наливкой, но все-таки рубанул воздух рукой, словно стремясь что-то пресечь.

– Это уже переходит всякие границы! – воскликнул прелат, в голосе которого явственно слышалась обида. – Как бы хорошо я тебя ни знал и как бы тобой ни восхищался, тебе не удастся убедить меня в том, что в такой короткий отрезок времени может случиться сразу столько несчастий. Либо тебя подводит память, либо, по моему скромному разумению, у тебя разыгралась фантазия.

Генерал Гонсало Баэса, судя по всему, не обиделся на резкое замечание. Он спокойно воспринял суровый упрек, понимая, что именно так и должен был отреагировать тот, кто впервые услышал обо всех невероятных событиях, произошедших на затерянном острове меньше чем за год.

– Старый Тенаро уверял, что удача и рок составляют плодовитую пару, которая произвела на свет целую кучу отпрысков, только они никогда не держатся вместе, – сказал он наконец. – Некоторые тянутся к отцу, другие – к матери, однако, когда те или другие вздумают сесть тебе на закорки, ни за что не отвертишься: такова судьба…

– Глупости!.. – перебила его неугомонная кухарка с непозволительной для человека ее положения бесцеремонностью; то, что она много лет вела хозяйство, никак не могло служить оправданием. – Извините меня за мои слова, только все, что вы тут наговорили про капризы судьбы и про странное стечение неблагоприятных обстоятельств, вызванных неким высшим существом, сущий вздор.

– Немного уважения, я же просил!..

– Вам известно, что я вас уважаю, только ведь я уроженка этих островов и не счесть сколько раз пережила засуху; каждые три-четыре месяца по неделе жутко маюсь из-за чертова сирокко, который обжигает легкие; частенько меня будили землетрясения, а вчера вы сами наблюдали извержение вулкана на Пальме. Все это здесь – обычное дело! – заявила она, несколько раз ударив по столу сжатым кулаком. – И когда рыбаки видят, что приближается одна из этих ужасных «голубых стен», они просто-напросто взбираются на самые высокие скалы, чтобы побыстрей вернуться и собрать рыбу, которую большая волна, откатываясь, оставляет на берегу… – Она смущенно посмотрела на хозяина и гостя: похоже, ее сбивало с толку то обстоятельство, что они не выпроводили ее без разговоров, а внимательно слушали; осмелев, она продолжила: – Это как если бы у меня вдруг случилось расстройство живота, две недели спустя я простудилась, а через месяц подвернула ногу или обожгла палец кипящим маслом. Такое часто бывает, я же из-за этого не умираю. – Она вновь помолчала, чтобы обдумать то, что скажет дальше: – Но если я случайно проглочу червяка вроде отвратительного солитера, который будет сосать мою кровь, грызть печень и вдобавок заставит меня лезть на стенку от боли, небольшой понос, который прежде бы длился три дня, может меня доконать.

– Грубо, зато наглядно! – согласился ее хозяин. – Значит, ты хотела этим сказать, что мы, испанцы, что-то вроде гигантского и отвратительного солитера, сосущего кровь, грызущего печень и доводящего людей до помешательства… Или я ошибаюсь?

– Как может ошибаться человек, который все это пережил и хлебнул горя сполна? – поинтересовалась островитянка. – Если я с годами что-то и усвоила, так это то, что вред, причиненный кучкой людей, перевешивает сотворенное остальными добро. Поэтому, если бы бесноватых «причисляли к лику», вроде того, как это делают со святыми, список кандидатов был бы длиной отсюда до Такоронте. – Она чуть ли не угрожающе наставила палец на монсеньора Касорлу и при этом сказала: – Так что прошу вас взять назад свое дурацкое утверждение, будто мой хозяин заговаривается, иначе сегодня вечером вам придется ужинать луком и каштанами.

Тот прижал руку к груди и склонился в знак смирения, произнеся комически высокопарным и напыщенным тоном:

– Беру назад вышесказанное злосчастное утверждение, но не под давлением жестокой угрозы, которая, честно говоря, повергает меня в ужас, поскольку я видел, что ты зарезала аппетитного поросенка, и наверняка не затем, чтобы прочитать судьбу по его внутренностям, скорее он предназначен нам для сочного ужина. Я забираю свое утверждение назад, отступая перед неоспоримой логикой некоторых умозаключений, которые сводятся, говоря твоим неподражаемым языком, к шести простым словам: «Мы, испанцы, куда ни придем, нагадим».

– Одни больше, другие меньше.