Папаша Горемыка - Александр Дюма Страница 50

Ришар добился всего, чего он желал, и все же его начавшаяся счастливая жизнь не состояла из сплошных удовольствий, как он рассчитывал.

Потрясение, перевернувшее все существование Юберты, оставило в ее душе след, который, по-видимому, не мог легко изгладиться. Веселая и общительная девушка стала на улице Сен-Сабена серьезной, печальной и молчаливой; она по-прежнему была мягкой и кроткой, но теперь эта кротость больше напоминала смирение. Юберта, никогда не тратившая время на размышления, сделалась угрюмой и часами предавалась раздумьям, мысленно переносясь в мир мечтаний.

Скульптор напрасно прибегал к своим уморительным шалостям; он усердствовал впустую, изображая петуха, собаку, скрежет пилы, жужжание ползущей по оконному стеклу мухи, хотя прежде эти чудачества неизменно веселили бедную Беляночку; Ришар не сумел стереть с ее лба уже слегка обозначившиеся бороздки морщин; ему едва удавалось изредка вызывать снисходительную улыбку на ее губах, причем выражение лица Юберты было таким, что эта улыбка скорее казалась еще одним выражением грусти.

Хотя Ришар отнюдь не собирался в данном случае играть роль Пигмалиона, он не сразу отказался от надежды снова вдохнуть жизнь в эту плоть, внезапно ставшую мрамором; он попытался призвать на помощь кокетство Беляночки, принес ей платье и несколько украшений и вознамерился воспользоваться ее тягой к удовольствиям, которая была ему хорошо известна; но девушка равнодушно отнеслась к его подаркам и осталась безразличной к его предложениям развлечься — шелк так и остался лежать в коробке из магазина, а Юберта ни разу не согласилась пойти со скульптором на танцы или в театр, как он того хотел; и, когда, устав от этой борьбы и желая во что бы то ни стало вывести ее из этого бесчувственного состояния, Ришар попросил ее совершить под руку с ним сентиментальную прогулку по берегу канала, она промолвила:

— Позже, когда я стану вашей женой, я буду делать все, что вы пожелаете, но сейчас, как мне кажется, я сгорела бы со стыда, если бы встретила на улице кого-нибудь из знакомых.

Скульптор нахмурился и больше не настаивал.

Он оказался в положении любителя птичьего пения, который, желая присвоить право на это удовольствие, ловит в сети славку из своего сада и сажает ее в клетку, но тем самым навсегда лишает себя веселого щебета, радовавшего всю округу.

Ришару пришлось свыкнуться с жизнью в четырех стенах, не соответствовавшей его привычкам; однако эта новизна так притягивала его, что на этот раз, поддавшись очарованию неведомого, он постепенно смирился с непонятной, по его мнению, причудой своей возлюбленной и принялся играть в семью молодоженов столь же самозабвенно, как прежде командовал экипажем «Чайки».

Чтобы быть справедливым к скульптору, следует признать, что, возможно, он не только всего-навсего уступил влиянию, которое оказывали на его душу фантазии. Неспособный на долгие размышления, он был не в силах понять, в каком положении оказалась Юберта по его вине; тем не менее он, вероятно, смутно осознавал, что взял на себя серьезные обязательства по отношению к внучке рыбака, и это чувство заставляло его совершать действия, несовместимые с его привычками.

Во всяком случае, в течение недели скульптор мог бы превзойти самого образцового из мужей квартала Маре, который издавна славился своими примерными супругами.

Так, по утрам он наливал молоко из жестяной банки и оспаривал у своей подруги право развести огонь в чугунной печи, которая обогревала мастерскую и которой с появлением Юберты были предоставлены кулинарные полномочия. Ришар не стыдился отложить резец, чтобы проверить, как варится мясо в горшке; он казался счастливым и гордым, когда наливал суп в большую миску, прежде служившую для замачивания полотна, в которое он заворачивал свою глину, и садился рядом с Юбертой за стол. Этот стол отличался не столько роскошью своего убранства, сколько проявлением находчивости его хозяев, умудрявшихся использовать вместо кухонной утвари, которая встречается даже в самых бедных домах, но неизменно отсутствует в быту художников, подобных Ришару, всевозможные безделушки, валявшиеся в мастерской.

Сколь бы приятными ни были эти домашние хлопоты, они в конце концов надоедают. Ришар пресытился ими довольно быстро, тем более что Коротышка застал его как-то раз за занятием, не подобающим капитану, даже если это капитан речного флота: скульптор глубокомысленно чистил картофель, в то же время приглядывая за рагу из баранины, потрескивавшим в чугунном котелке. Коротышка не смог удержаться от насмешливой улыбки. Бывший капитан с досадой отшвырнул картофельные клубни и резец, которым он переворачивал мясо, и с тех пор передал хозяйские функции, приличествующие женскому полу, своей подруге. Юберта приняла их с той же покорностью, какую она уже проявила, позволив Ришару соблазнить ее; но, сколь ни ничтожны были подобные средства в борьбе со скукой, начавшей его томить, их стало не доставать скульптору.

Он много спал, зевал, снова пытался развеселить свою любовницу; когда же ему стало понятно, что все его усилия напрасны, он стал подумывать о работе как о своей последней надежде.

Когда у человека с такой порывистой натурой, какой обладал Ришар, возникала какая-нибудь идея, она немедленно порождала какую-нибудь другую.

Итак, рассуждал скульптор, он возьмется задело и создаст статую Веледы, благодаря которой вновь одержит победу на выставке.

Предвкушая грядущий успех, Ришар внимательно приглядывался к Юберте. Вследствие снедавшей ее тоски девушка уже лишилась пышных форм, ни в коей мере не позволявших ей походить на друидскую жрицу.

Теперь из нее могла получиться превосходная Веледа.

Ришар немедленно поделился с Беляночкой своим планом.

Юберта была слишком невежественной, чтобы понять художественные термины, которыми пользовался скульптор для обозначения прелестей, призванных принести ему успех, но, как только она выяснила, какое одеяние требуется для роли Веледы, ее стыдливая натура восстала; сначала решительно, а затем возмущенно девушка отвергла предложение скульптора.

Для этой честной и открытой души, еще не испорченной уловками художников, публичный показ ее тела был чудовищным унижением.

И тут буря, давно назревавшая в сердце Ришара, грянула во всей своей ярости.

Да, он совершил плохой поступок и сделал глупость; эта очевидная истина, которую скульптор до сих пор отказывался признать, привела его в дурное расположение духа, и он рассердился на самого себя, а бремя этой досады пало на Юберту.