Держатель Знака - Елена Чудинова Страница 5

— Это очень для меня важно, — в Женином голосе прозвучало нескрываемое волнение. — Полгода назад мне снился сон… Поле красных маков, по которому, как актеры с противоположных концов сцены, движутся навстречу друг другу белый единорог с серебряным рогом и черная пантера в золотой короне… Плавное движение — их пути на мгновение пересекаются, а потом они уже движутся не навстречу, а удаляясь друг от друга… А за полем — огромный храм; день, но в нем прохлада и полумрак-Громады колонн… А на каменных плитах пола стоят высокие металлические светильники — в них полыхает огонь… И чья-то, может быть, моя рука бросает в огонь щепотки мягкого серого порошка. И огонь, пляшущий в светильнике, начинает менять цвет — становится белым, зеленым, голубым… И это — Персия, или Иран.

— Это появляется в Ваших стихах?

— Нет… Пожалуй — я когда-нибудь напишу об этом… Только…

— Только не все отдадите словам.

— Не все.

— Вы поняли уже, что то, что движет Вами, должно быть скрыто. Настоящее знание почти никогда не бросается в глаза Есть слова на могиле одного еврейского мудреца, слова в похвалу: «Никогда не осквернил чистоты бумаги». А Вы пытаетесь что-то извлечь из популярных изданий.

— А где же взять это знание? Путешествовать, как Rimbault [8]?

— Нет. Для кого-то этот путь верен, но Вам идти не им… Вам… — Незнакомец чуть промедлил, и Женино сердце стало ледяным от сумасшедшей надежды… — Вам — слушать себя и творить.

— Только-то? — Женя криво усмехнулся, пытаясь скрыть этой усмешкой свое разочарование.

— Это очень много. Прозаически звучит, но надо иметь мужество услышать и прозу.

Женя почувствовал, что рука незнакомца легла на его плечо. От этого прикосновения шла успокаивающая ровная сила.

— Вас манят эффектные побрякушки всех этих антропософии и написанных европейцами новых «йог», но бегите соблазна, и Вам не будет потом гнетуще стыдно за свою духовную вульгарность. Кстати, для других не существует угрозы такого стыда — у них толще кожа. Нет, конечно, бегите не в прямом смысле — общайтесь и со штейнерианцами, и с последователями Блаватскои, но при этом соблюдайте дистанцию, как в манеже — копыта впереди идущей через уши своей. И не забывайте: то, что Вы бережете в себе, — значительно более настоящее, чем то, что Вы видите вокруг. Когда понадобится, Ваша судьба и через оккультные журфиксы сумеет явить чудеса.

— А ведь это несколько обидно — идти по жизни вслепую, без учителя и знаний. Слегка унизительно. — Женя взглянул на собеседника почти с вызовом.

— Верить себе и самому быть своим учителем, отбросив пустую шелуху теорий. Вы талантливы, хотя сами еще не почувствовали своей силы. Вам будет очень непросто — соблазны летят на силу, как духи на запах жареного мяса. Только что Вы были вполне довольны — Вы играли элегантной игрушкой, а Вам предложили не заводить эзотерических умствований дальше порога церкви — какая проза! Вы хотели бы вновь стать собою пятнадцатиминутной давности?

— Нет! Лучше смотреть в глаза правде, как бы прозаично она ни выглядела. — Женя помрачнел. Тот, кто только что отнял недавнюю игрушку, не дал взамен того, на что он почти надеялся одно сумасшедшее мгновение.

— Поменьше сверхъестественного, мальчик. Ходить в церковь неинтересно — она не обещает мгновенных эффектов и чудес и в этом права. А Папюс со Штейнером еще никого до добра не доводили.

Рука незнакомца коснулась безвольно разжатой Жениной руки и, вложив в нее какой-то небольшой, тяжелый и прохладный предмет, с силой сложила на нем Женины пальцы.

— Это — мне?

— Да. Если не выронишь раньше, чем отдашь. Серым, почти серебряным был цвет этих глаз на темном лице.

— C'est tout [9]. — Незнакомец поднялся.

— Постойте. — Голос Жени стал умоляющим. — Вы не можете уйти, не сказав мне, кто Вы.

По губам собеседника скользнула неожиданная улыбка.

— Именно это я и намереваюсь сделать. Женя не смотрел вслед уходящему незнакомцу, не смотрел, зная, что одного взгляда будет довольно — и никакая сила не сможет помешать ему сорваться и помчаться за ним. Он долго сидел на скамейке, глядя прямо перед собой, на неспешно разгуливающих жирных голубей… И было странно, что солнце так же бьет сквозь листву, что голуби клюют, как всегда, щедро накиданный детьми хлеб… Томик Ницше по-прежнему — как полчаса назад — лежал на коленях.

И тут Женя понял, что не помнит, напрочь не помнит лица своего недавнего собеседника.