Истинные приключения французских мушкетеров в Речи Посполитой - Виктор Авдеенко Страница 5

К тому же в последнее время он был разлучен со своим, наверное, единственным другом Бемо (именно его имя тщетно силился вспомнить кардинал Мазарини), который в это время воевал в Италии.

Гасконец совсем недавно вернулся из Перонна, куда ездил с письмом к губернатору — маркизу д’Оккенкуру. Губернатор доставленным письмом извещался о значительном скоплении врага на границе, в связи с чем ему рекомендовалось «быть настороже», а также предупредить об этом губернаторов соседних пограничных городов и крепостей.

И вот новая миссия. Конечно, д’Артаньян был недоволен тем, что, не дав ему нормально отдохнуть, его снова гонят в дорогу. С другой стороны, его радовала возможность на время покинуть Париж и Францию — подальше от всевидящего ока Мазарини.

Но что он знал о стране, в которую ему предстояло отправиться и где ему придется, быть может, провести не один месяц? Пожалуй, что ничего. Это его немного пугало, но одновременно завораживало и вдохновляло.

* * *

Если бы д’Артаньян решил посвятить хотя бы несколько часов изучению исторических архивов, то он узнал бы много интересного о стране, в которую ему было предписано отбыть, причем, как мы знаем, немедленно, для осуществления очень важной и крайне деликатной миссии. Надо думать, что он кое-что все-таки изучил, по крайней мере, кардинал Мазарини поручил своему камердинеру передать д’Артаньяну некоторые фолианты, которые были бы ему в этом полезны.

Как ни парадоксально, но сегодня мы знаем о Польше той эпохи, наверное, даже больше, чем ее современники.

Женой тогдашнего польского короля Владислава была Мария Луиза де Гонзага, дочь французского герцога де Невера. По линии матери она приходилась родственницей могущественным Гизам.

В Варшаве Мария Луиза устроила двор на французский манер, пыталась влиять на супруга, который, впрочем, к делам государственным ее не подпускал, а потому ей пришлось довольствоваться сугубо гуманитарной сферой.

А государственные дела шли не самым лучшим образом — вновь бунтовала Украина.

Формально — часть Речи Посполитой, это была отдельная страна, населенная народом, отличным и от поляков, и от литвинов, и от московитов, и от крымцев. Хоть и имевшим отдельные сходные черты со всеми перечисленными. Именовался этот народ украинцами, однако их называли также козаками или запорожцами, что было не совсем верно, так как козаки были военным сословием, а к запорожцам принадлежали только те козаки (а иногда и не козаки вовсе, а простые селяне-батраки), которые сбегали от произвола шляхты в Запорожскую Сечь — укрепленное военное поселение в низовьях Днепра за труднопреодолимыми порогами, созданное как форпост против набегов крымских татар.

Тем не менее, отчасти, такое отождествление запорожцев с украинцами было оправданно, так как именно козаки, запорожцы, были той движущей силой, которая вела всех украинцев на борьбу за свободу и независимость.

Украина бурлила с конца предыдущего века. В нынешнем же столетии восстания вспыхивали чуть ли не каждый год. Однако после очередного мятежа в 1638 году, жестоко подавленного польскими войсками, установился так называемый «золотой покой», и он сохранялся вот уже целое десятилетие.

Это, конечно же, не означало, что украинцы смирились со своей судьбой, или же что жизнь их стала более сносной. Вовсе нет. Как писал современник и свидетель тех событий, французский инженер Гийом де Боплан, жизнь украинцев была «хуже, чем положение галерных невольников».

Украинцы же, на самом деле, терпеливо ждали подходящего момента. И вот, похоже, этот момент настал. И Украину снова прорвало.

Обиженный польским шляхетским произволом бывший войсковой писарь Богдан Хмельницкий пришел на Сечь и был в ней избран гетманом. Туда к нему стекались разрозненные козацкие отряды. На Сечь к Хмельницкому продолжали бежать все угнетенные и обездоленные.

Хмельницкий готовился к большой войне с Польшей. Имевшим навыки в военном деле выдавали оружие, а тем, для кого война была вновь, — прививали азы боевой подготовки.

Неминуемость войны чувствовали все. Как написал один автор, чье имя осталось нам неизвестным, «по всей Украине словно бы зашумело, словно бы предвестье близкой бури». О грядущей войне говорили вполголоса, почти шепотом, о ней толковали в городах и селах, в поместьях и замках, в корчмах и на постоялых дворах. Задавался лишь один вопрос: когда же?

И вот, наконец, Хмельницкий выступил с Запорожья и пошел со своим войском, к которому присоединились несколько тысяч татарских конников, вверх по Днепру — освобождать Украину.

Из Варшавы на подавление украинского восстания (а то, что это было именно восстание, а не локальный бунт, в столице никто уже не сомневался) отправилось польское войско во главе с великим коронным гетманом Николаем Потоцким.

То, что казалось сначала легкой прогулкой, обернулось трагедией. Под Желтыми Водами на голову был разбит передовой отряд польской армии под предводительством сына Николая Потоцкого Стефана. Это произошло 6 мая 1648 года. А 15 мая основные силы поляков попали в засаду под Корсунем. Двадцатитысячное королевское войско было уничтожено, а Николай Потоцкий и его заместитель — польный гетман коронный Мартын Калиновский попали в плен к татарам. Надо полагать, что именно об этих успехах Хмельницкого сообщали агенты кардинала Мазарини.

Мазарини не слишком переживал по поводу того, что Украина может освободиться от польской власти — эти земли находились слишком далеко от французских границ, а потому разворачивавшиеся там события не могли каким-либо образом повлиять на политику Франции. Как сказал сам первый министр, больше всего ему бы не хотелось, чтобы Хмельницкий пошел на сближение со Швецией, которая рассматривала Украину в качестве возможного союзника еще лет двадцать назад.

Если Хмельницкий окончательно отойдет от Польши, это будет означать крах Речи Посполитой.

Кардинал никогда не одобрял польский обычай избирать короля. Власть монарха — священна, как, собственно, и сама его фигура. И поэтому она, эта власть, никоим образом не может зависеть от воли группки дворян и богачей, которые руководствуются в своем выборе исключительно личными, а уж никак не государственными интересами. Он, Мазарини, никогда не позволит такого во Франции! Но именно этого, похоже, добиваются фрондеры. Именно, поэтому, продолжал размышлять первый министр, такого ни в коем случае нельзя допустить во Франции.

Мазарини понимал, что Польше, рано или поздно придет конец — уж слишком сильны были амбиции ее соседей: Турции, Московии, все той же Швеции. На какое-то время притихли воинственные тевтонцы, но настанет час, и Германия возродится, возобновив свои претензии к восточному соседу. Да и австрийские Габсбурги вряд ли будут зевать, глядя на то, как другие рвут на части осажденную со всех сторон Польшу.

Однако если Хмельницкий договорится с королем Владиславом и оставит Украину — пускай на новых, гораздо более выгодных для козаков условиях — в составе Речи Посполитой, катастрофу можно будет отсрочить на некоторое время, возможно, даже на довольно продолжительное.