Пять недель на воздушном шаре - Жюль Верн Страница 5

На это сказать было нечего, но Кеннеди все же нашел немало возражений, слишком длинных для того, чтобы их здесь приводить.

– Ну, хорошо, – заявил он после целого часа препирательств, – если ты уж во что бы то ни стало хочешь пересечь всю Африку, если это совершенно необходимо для твоего счастья, то почему не воспользоваться для этого обычными путями?

– Почему? – спросил, воодушевляясь, доктор. – Да потому, что до сих пор все такие попытки терпели неудачи. Мунго Парк был убит на Нигере, Фогель исчез бесследно в стране Вадаи, Оудней умер в Мурмуре, Клаппертон – в Сокото, француз Мэзан был изрублен на куски, майор Ленг убит туарегами, Рошер из Гамбурга погиб в начале тысяча восемьсот шестидесятого года. Как видишь, длинен список мучеников: немало жертв понесли мы в Африке. Очевидно, невозможно бороться со стихиями, с голодом, жаждой, лихорадкой, с дикими зверями и тем более – с дикими туземными племенами. А если нельзя сделать что-либо одним способом, оно должно быть сделано другим: если нельзя пройти посредине, надо обойти сбоку или пронестись сверху.

– Вот это-то и страшно, – заметил Дик.

– Чего,же бояться? – возразил доктор с величайшим хладнокровием. – Ты ведь не можешь сомневаться в том, что я принял все меры предосторожности против аварии моего воздушного шара? Но даже случись с ним что-нибудь, и тогда я все же окажусь на земле, как всякий другой путешественник. Повторяю, мой шар меня не подведет, а об авариях не стоит даже и думать.

– Наоборот, как раз о них и следует думать.

– Нет, дорогой Дик. Я намерен расстаться со своим воздушным шаром не раньше, чем доберусь до западного побережья Африки. Пока. я на нем, на этом шаре, все становится возможным! Без него же я подвергаюсь опасностям и случайностям прежних экспедиций. С шаром мне не страшны ни зной, ни потоки, ни бури, ни самум, ни вредный климат, ни дикие звери, ни даже люди! Мне слишком жарко – я поднимаюсь выше; мне холодно – я спускаюсь; гора на моем пути – я ее перелетаю; пропасть, река – переношусь через них; разразится гроза – я уйду выше нее; встретится поток – промчусь над ним, словно птица. Подвигаюсь я вперед, не зная усталости, и останавливаюсь в сущности вовсе не для отдыха. Я парю над неведомыми странами… Я мчусь с быстротой урагана то в поднебесье, то над самой землей, и карта Африки развертывается перед моими глазами, будто страница гигантского атласа…

Слова Фергюссона тронули доброго Кеннеди, но вместе с тем у него закружилась голова от картины, нарисованной его другом. Он смотрел на Самуэля с восхищением и со страхом, и ему казалось, что он уже раскачивается в воздухе…

– Но постой-ка, постой, дорогой Самуэль, значит, ты нашел способ управлять воздушным шаром? – спросил Кеннеди.

– Да нет же, это утопия.

– Как же ты полетишь?

– По воле провидения, но во всяком случае с востока на запад.

– А почему?

– Да потому, что я рассчитываю на помощь пассатов, направление которых всегда одно и то же.

– Вот как… – проговорил в задумчивости Кеннеди. – Пассаты… конечно, в крайнем случае… пожалуй… быть может…

– Нет, не быть может, а наверное! В этом все дело, – перебил его Фергюссон. – Английское правительство предоставило в мое распоряжение транспортное судно. Вместе с тем условлено, что примерно к тому времени, когда я прибуду к западному берегу Африки, там будут крейсировать три или четыре судна. И вот не дальше как через три месяца я буду на Занзибаре. Там я наполню газом мой шар, и оттуда мы устремимся…

– Мы?.. – повторил Дик.

– Да. Неужели у тебя еще есть какое-нибудь возражение? Говори, друг Кеннеди.

– Возражение? Их у меня целая тысяча! Начнем хотя бы с такого: скажи на милость, если ты собираешься осматривать местность, подниматься и опускаться по своему желанию, то ведь тебе придется тратить газ. До сих пор, насколько мне известно, иного способа не было, а это всегда и служило препятствием для долгих путешествий по воздуху.

– На это, дорогой мой Дик, я отвечу тебе одно: я не буду терять ни одного атома газа, ни одной его молекулы…

– И ты сможешь по своему желанию снижаться?

– Смогу по своему желанию снижаться.

– Как же ты это сделаешь?

– А это уж моя тайна, дорогой мой друг. Положись на меня, и пусть мой девиз «Exscelsior» станет и твоим.

– Ну, ладно, «Exscelsior» так «Exscelsior», – согласился охотник, ни слова не знавший по-латыни.

Но в то же время он был твердо намерен всеми средствами противиться отъезду своего друга. Он сделал лишь вид, что согласился с ним, а в душе решил довольствоваться ролью зрителя. Самуэль же после этого разговора отправился наблюдать за приготовлениями к полету.