Плацдарм непокоренных - Богдан Сушинский Страница 49

Пещера напоминала двухэтажный подземный дворец, с замурованными окнами, полуразвалившимися стенами и обвисшим потолком. Призрачные лучи дневного света, проникающие сюда из нескольких щелей и небольших проломов, наполняли его подземное «строение» лиловато-синей дымкой, в которой рождались призрачные силуэты-миражи, способные поразить даже самую богатую фантазию.

Когда Беркут спустился сюда, все остальные бойцы уже кое-как обустроились на двух этажах пещеры, а Мальчевский даже успел усесться на ее галерке, возле небольшого пролома в склоне, через который в пещеру проникли увядшие корни сосны.

— Что тут у нас слышно? — тихо спросил капитан, поднявшись к нему.

Двоим здесь было тесновато, зато отсюда Андрей сумел заглянуть за поворот лаза и убедиться, что он действительно выводит на поверхность. В прорези этой подкорневищной бойницы можно было разглядеть краешек полузасыпанного снегом плавневого островка.

— В плавнях полицаи. Кто-то из них по-русски звал вас: «Капитан Беркут! Господин капитан!». Вроде бы негромко так… Словно выманивал на свидание.

— Ты видел этого человека?

— Видел бы, так прикончил бы, — сплюнул сквозь зубы Мальчевский. — А так они сидят и поджидают нас, словно сусликов у норки.

— Этот человек должен подать голос еще раз. Не вздумай стрелять.

— Что за человек?

— Тут у меня давний знакомый объявился. Из офицеров-белогвардейцев.

— Ну?! Вот кого никогда не приходилось видеть живым, так это белогвардейского офицера. Разве что в кино, — проговорил Мальчевский, втыкая в каменистый холмик на порожке лаза свой нож. — Зо-ло-то-погон-нички!

— Да, когда-то это было ругательно. Пока сами не признали те же золотые погончики.

— Случай в связи с этими погончиками был, — оживился Мальчевский. — Когда-то вошли мы в одно село — под весну это было, после того, как у нас только-только ввели погоны, — видим: дед стоит, древний, как киевская София, и крестится, глядя на нас. Братки, говорит, неужто из белых в красные переметнулись?! Офицеры, гляжу, при золотых погонах. — И из нагрудного кармана обветшалой гимнастерки своей Георгиевский крест достает. Сохранил старый хрыч, не побоялся!

— Он и не должен был скрывать свой Георгиевский. Не при царском дворе заслужил, а на поле брани.

— Но орден все же царский, — неуверенно возразил подползший к ним лейтенант Кремнев. — Это факт.

— Но что на поле боя — тоже факт. Ты куда, Мальчевский? — за плечо попридержал Беркут сержанта, тут же забывшего о георгиевском кавалере.

— Тише, командир. Пора снимать твоего золотопогонника. Иначе просидим здесь до ночи.

— Потерпи несколько минут. Да и не просто будет снять его.

— То есть так и будем куковать под его присмотром?

— Ничего, покукуем.

— Калина отправилась разведывать второй лаз, — поддержал Беркута лейтенант. — Там, чуть левее, просматривается еще одно ответвление. И еще одна пещерка. Из нее вроде бы есть ход, который выводит к окраине плавней, поближе к лесу.

Прошло еще несколько минут напряженного молчания.

Они слышали, как «золотопогонник» по-немецки переговаривался с гитлеровцами — то ли засевшими в плавнях, то ли просто проходившими мимо. Однако у самой пещеры ни немцев, ни полицаев не было.

«Значит, — понял капитан, — Розданов выжидает удобного момента. А может, считает, что я еще не успел добраться до этого выхода».

— Эй, поручик! — Беркут оттеснил Мальчевского еще дальше от входа и уперся головой в нависшие корни. Только они его сейчас и маскировали. Да еще прикрывал большой плоский камень, под которым лаз делал довольно крутой изгиб, выводя в неглубокую, поросшую шиповником ложбинку.

— О, монсеньор, вы уже здесь?! — сразу же отозвался Розданов. — Это и есть ваша последняя надежда?

— Она самая. Выбирать, как вы понимаете, не приходится.

— Так ведь ее сумеет блокировать один полицай. Кстати, только что немецкий унтер сказал, что его рота ворвалась в центральные каменоломни и продвигается вперед, выкуривая русских.

«Они пройдут метров двадцать. До первой развилки. Там баррикада. Потом еще два завала…», — мысленно проследил за их продвижением Беркут. Однако описывать его Розданову конечно же не стал. Зато четко представил себе весь путь, который придется преодолеть этой роте, прежде чем она пробьется к ходу, по которому можно будет зайти в тыл ребятам, сражающимся на «маяке». К тому же он понимал, что долго в подземелье гитлеровцы не пробудут. Пройдутся рейдом — и на поверхность.

— Сейчас немцы далеко от вас?

— Нет их, ушли. Вы что это, господин капитан, превратили меня в своего лазутчика?

— Вполне можете считать себя офицером нашего гарнизона, — твердо, без малейшей доли иронии, подтвердил Андрей. — Почему молчите?

— Готовьтесь к бою. Скоро немцы доберутся и до этой, последней вашей норы, — иронично ответил Розданов. — С оружием в руках утверждать вашу «совдепию» — это не для поручика Розданова. Тем более что, как только сюда доберутся ваши энкаведисты, они вздернут и меня, и вас. Да-да, капитан, не обольщайтесь. В лучшем случае, вас ожидает штрафной батальон. Как бывшего военнопленного и пособника врага. Так что не надейтесь увидеть на себе майорские погоны.

— В таком случае окажите последнюю любезность: уберитесь отсюда к чертям собачьим и держите язык за зубами.

— Согласен. Это по-мужски. Хотя вы точно такой же провинциальный… Впрочем, знаете, воевать за немцев мне тоже нет резона. Но что поделаешь, эти провинциальные мерзавцы… Есть одеколонный пузырек водки. Оставить?

— Протолкните его сюда.

Беркут придвинулся еще ближе к выходу, приготовил пистолет.

Он слышал, как возится поручик, добывая из кармана этот самый одеколонный пузырек.

— Эй, где вы там? — наконец просунулась рука под корневище.

В то же мгновение капитан захватил ее, рванул на себя, сам тоже поджался, упираясь головой в корневище, и, заметив изгиб бедра, выстрелил в него, направляя пистолет так, чтобы пуля лишь слегка задела его.

Он не ожидал, что Розданов так заорет. Но, конечно, это был не столько крик боли, сколько рев злобы и отчаяния.

— Сволочь! Мерзавец! Краснопер недорезанный! — катался поручик по ложбине, обхватив руками раненое, быстро заливающееся кровью бедро.

— Слушайте меня! — пытался прервать поток его проклятий Беркут. — Да слушайте же! У меня не было желания убивать вас. Теперь вы попадете в госпиталь. А значит, сможете убраться с передовой. Вы уже смыли свою вину кровью. Используйте это, чтобы спрятаться где-нибудь в Германии, Швейцарии, словом, где и как повезет. Все поняли, геройски раненный в боях с красными поручик?