Караван в Хиву - Владимир Буртовой Страница 48

Пока Якуб-бай, откинувшись на подушку, обдумывал решение караван-баши «ференги урусов», Малыбай неожиданно высказал подходящий случай для задуманного визита к хану Каипу. Поглаживая реденькую седую бороду коричневыми короткими пальцами, он сказал:

– Через три дня, однака, мирза Даниил, наша посла всем кучам будут у хана Каипа. Ходить тебе надам вместе и твой прошений-письмо подавать будем.

– Вот как? – обрадовался Данила и тут же к своему помощнику Герасиму: – Где наши бумаги? Подай прибор с чернилами да перья. Бумагу, какая побелее. – Потом повернулся к Якуб-баю вновь. Маловыразительное лицо Рукавкина в эту минуту было вдохновенным. Серые, глубоко посаженные под крутой лоб глаза весело поглядывали то на купца, то на притихших у стены казаков и Родиона с Лукой, то на улыбающегося Якуб-бая. Хивинец, обращаясь к Григорию Кононову, что-то негромко сказал, кивком головы указывая на Данилу Рукавкина.

– Кхм. Слышь, караванный старшина, а ведь наш друг дело говорит: не ждать нам, когда от хана придут люди и заберут подарки, намеченные ему господином губернатором, а взять да и отвезти их вкупе с прошением. Вот и явится причина видеться с ханом! – Григорий нахмурил брови, обдумывая, как лучше и понадежнее доставить хивинскому владыке немалые дары от губернатора.

– Молодцам, однака! – с восхищением подскочил на ковре темпераментный Малыбай и звонко цокнул языком, так выражая свое отношение к совету хивинца. – Так и будем делать теперь, мирза Даниил.

Данила диктовал, а Якуб-бай по-хорезмийски писал прошение российского купечества к величайшему из владык на земле, мудрейшему и благороднейшему из ханов, повелителю Хорезма Каипу, чтобы принял он подарки от господина губернатора Неплюева лично ему, хану Каипу, предназначенные. Пусть также хан примет подарки и его бывшему советнику Куразбеку и великодушно сам вручит тем, кого из своих советников сочтет достойными тех подарков. Российские же торговые люди просят милостивого хана дозволения открыть их лавки в караван-сарае, а будет воля пресветлого хана Каипа, пусть разрешит выехать с товарами и в другие города Хорезмской земли, а то и до Бухарин.

– Когда гости стали прощаться, Малыбай взял написанное прошение с собой, пояснил при этом:

– Показать надам наш главный посла Мурзатай. Он будет говорить с хитрый шигаул Сапар-бай. Больно любит тот Сапар-бай подаркам. Однака его можна на наша сторона переманил помаленьку.

– Удалось бы задуманное, – коротко высказался о затаенном Родион Михайлов, у которого душа все это время была не на месте из-за вынужденного пустого сидения и напрасного проедания денег. От постоянных горестных раздумий между широких бровей – Данила раньше ее не примечал – пролегла глубокая морщина, будто навеки оставшийся след от звериного когтя.

– Почему бы хану и не принять подарки? – с непонятной желчью вдруг выговорил Лука. – И я бы принял, коль кто принесет сам!

Данила пристально посмотрел на угрюмого Ширванова, хотел было пристыдить купца за неуместную сварливость, да сдержался: не от хорошей жизни перегорает Лука. От черной тоски-кручинушки и мысли черные непрошено забивают душу, как печная сажа забивает дымоход. Сказал только, сдерживая раздражение:

– Губернатор повелел вручить хану, то и сделаем, а каково будет решение Каипа – пусть на его совести и останется. Может, и не допустят перед ханом стоять вовсе.

Но вопреки сомнениям Рукавкина, 6 января, ближе к закату, когда в свежем, слегка морозном воздухе над Хивой замолкли зычные голоса добросовестных муэдзинов, призывавших мусульман к вечернему намазу, а над Самарой в этот час ходят трепетные волны медного перезвона перед вечерней службой, за россиянами прибыли Малыбай и стройный, полный сил Кайсар-Батыр. Молодой киргиз, словно задирая торопливо снующих по узким улочкам хивинцев, красовался перед ними лихо заломленной лисьей шапкой.

– Собирался живо, мирза Даниил, – торопливо, едва поприветствовав караванного старшину и его товарищей, проговорил Малыбай. – Однака скоро хан Каип будет звать наша посла в свой большой каменный юрта Таш-хаули.

– Нас, верно, всех не пустят во дворец пред ханские очи? – спросил Лука Ширванов, не делая даже попытки подняться с ложа, на котором он вот уже много дней подряд читал Библию. Малыбай пояснил, что в Таш-хаули разрешили впустить мирзу Даниила и четырех казаков, которым поручено будет нести подарки для хана Каипа.

– Григорий, бери братьев Опоркиных, живо вьючьте на коней тюки с подарками, – тут же распорядился Данила. – А ты, Родион, вновь за старшего останешься. Присматривайте тут в оба.

– Будь спокоен, караванный старшина, – весело отозвался Иван Захаров. – В осаду сядем накрепко, будто Азов от турок, не возьмут и приступом. Рысь пестра сверху, а человек лукав изнутри – это про хивинского хана и его баев присказка.

Подарки, предназначавшиеся хану Каипу и его бывшему советнику Куразбеку, навьючили на двух коней и в сопровождении киргизов тесными улочками, выдавливая из них шумные ватажки ребятишек, направились к Таш-хаули. Но оказались не у главных ворот, а с тыльной части дворца, в тупике, которым заканчивалась узенькая улочка. В пяти шагах от небольших ворот к высоченной глухой стене вокруг ханского дворца недобро, словно гриб-паразит к стволу дерева, прилепился полукруглый зиндон, без окон, с одним лишь маленьким тесным входом за толстой дверью в своем торце.

У раскрытых ворот россиян ждала стража. Данила с удивлением отметил про себя, что это не хорезмийцы и не туркмены – темнолицые, усатые и горбоносые. Как потом узнал от Якуб-бая, это были бежавшие от персов кавказцы, теперь наемники хана Каипа: наемникам хан доверял больше, нежели собственным подданным. Рядом со стражниками нетерпеливо переступал с ноги на ногу непоседливый и вечно куда-то спешащий шигаул Сапар-бай.

Пока братья Опоркины снимали тюки, Данила прошел несколько шагов от ворот, к тупичку, куда горкой набился песок, ветрами загнанный в затишье. Караванный старшина подошел, наступил на песок ногой, бессознательно ожидая, что тот скрипнет, как скрипит теперь под ногами Дарьюшки в далекой Самаре звонкоголосый снег, высушенный январскими морозами. Но мертвый песок не заскрипел, на нем остался лишь неглубокий след сапога.

– Готово, – окликнул Данилу Кононов. Темным, извилистым переходом пообок зиндона прошли в Таш-хаули, пересекли внутренний двор, окруженный со всех сторон жилыми помещениями ханского дворца, где на окнах опущены деревянные шторы. Из дворика вновь попали в темный коридор. Здесь их встретил еще один высокий хивинец в чалме, которая была ему слишком велика, то и дело наползала на темные сросшиеся брови. Вошли в небольшую проходную комнату с маленьким окошечком, заставленным тусклым голубоватым стеклом. Шигаул Сапар-бай что-то торопливо сказал Малыбаю, тот повернулся к Даниле:

– Подаркам и казак тут оставался велят. Тебе, мирза Даниил, можна с нами ходить, смотреть на мудрейший хана Каипа.

– С богом, Данила, – прошептал Григории Кононов. – Да будет удачным наше первое свидание с их повелителем, – и перекрестил Рукавкина, словно благословляя на бессмертие перед тяжким боем.