Завещание императора - Александр Старшинов Страница 48

* * *

Всю дорогу до Антиохии Приск раздумывал, как представить украденный свиток Адриану, как исхитриться и устроить себе страховку вроде той, что планировали друзья отыскать у Плиния, но которой в Вифинии не оказалось.

Но так ничего и не придумалось – выходило, что, предъявив завещание Адриану, Приск отдавал себя на милость наместника Сирии. Поутру, посылая Максима во дворец наместника с известием о своем прибытии, Приск ощущал себя как человек, которого вот-вот выпустят безоружным на арену, где на песке разлегся голодный лев. А защиты на нем… да почитай никакой. Разве что пара скудных тряпочек под названием: былые заслуги клиента и преданность. Но опять же легкомыслие Антиохии подействовало на Приска самым благотворным образом, тревога отступила, и явилась уверенность, что лев глупого бестиария не тронет, они отлично поладят… почему? Да потому, что это Антиохия.

Максим вернулся после полудня и сообщил, что Адриан ждет Приска у себя во дворце. Причем одного. Времени до назначенного часа оставалось совсем чуть. Приск, уже с утра обрядившийся в доспехи и новый военный плащ, дабы не мешкая «выступить в поход», тут же отправился во дворец, по пути повторяя придуманную накануне краткую речь. Главное, говорить твердо, убедить Адриана в своей искренности и преданности. И еще в том, что Приск наместнику чрезвычайно необходим. Как и все его друзья из славного контуберния. Все будет хорошо…

* * *

Кажется, единственным местом, которое настраивало в Антиохии на мрачный лад, был дворец наместника. Он пользовался дурной славой с той поры, когда известная смесительница ядов Мартина по наущению Кальпурния Пизона и его жены отравила наместника Сирии Германика. Патриций и племянник принцепса Тиберия, Германик, любимец легионов и народа, которого все мечтали видеть правителем, но который так никогда и не стал императором, умер в одной из этих комнат – Сирия умела хоронить надежды. То были времена спокойные для провинциалов и плебса, но мрачные и тревожные для Сената, и наверняка каждый из шестисот восклицал постоянно знаменитое цицероновское: «О, времена! О, нравы!» Подозрительность, доносы, процессы над неугодными, сжигание книг. Что до Германика, то против него в дело пускался не только яд, но и все средства, пригодные для ведовства, – не до конца сожженный прах, еще сочащийся гноем, останки трупов, прибитые к стенам или брошенные на пол. Свинцовые таблички с проклятиями, на каждой из которых непременно было процарапано имя Германика, находили и поныне, хотя с тех пор миновал целый век.

Сравнивал ли Адриан себя с блестящим Германиком? Опасался ли, вступая под эти своды, что и ему Сирия положит предел?

То было известно одним богам.

* * *

Прием посетителей в этот день из-за учений и маневров перенесли на более позднее время.

Однако, чтобы попасть на прием, надобно было получить вызов от одного из вольноотпущенников наместника.

Стража только следила, чтобы к дверям люди приходили без оружия. Впрочем, досматривали посетителей мельком. Куда внимательнее оглядывал входящих Зенон. Цепкий взгляд вольноотпущенника буквально ощупывал лицо и руки, складки одежды. А если Зенон считал нужным, то требовал побеспокоить складки тоги или греческого плаща – чтобы удостовериться, не несет ли посетитель что-то недозволенное, помимо свитка с прошением. Когда Приск в доспехах и в полном вооружении подошел к дворцу, стражники уставились на него в некотором недоумении. Приск был человеком незнакомым. Но доспехи военного трибуна – начищенный анатомический панцирь с белоснежными птеригами [70]и яркий, ниспадающий складками новенький плащ – говорили сами за себя. Плюс кинжал и спата на наплечной портупее.

– Гай Осторий Приск, военный трибун, к наместнику Сирии Публию Элию Адриану, – отчеканил Приск.

Зенон услышал.

– Пропустить! – приказал кратко.

Приск вступил в атрий. Адриан в окружении четырех писцов и секретаря разбирался с какими-то документами. Парочка просителей топталась подле его кресла. Судя по потерянному виду и кислым минам, ничего хорошего этим двоим не светило.

Увидев Приска, Адриан на миг задумался, потом легко поднялся и шагнул навстречу.

– Ага! – воскликнул он радостно. – Военный трибун Приск. Вид бравый! Будет мне с кем охотиться на львов!

Приск странно улыбнулся – охотой он вообще не увлекался. И уж меньше всего мечтал поразить ударом копья такого опасного хищника, как лев. Не то чтобы он был трусом – просто честно оценивал свои возможности: физической силой Адриана он никогда не обладал. И если охотился, то лишь по необходимости, как во время дакийской войны. Адриан же, как и его дядюшка, император, слыл заядлым охотником.

– Запиши все, как я сказал, – оборотился Адриан к писцу, – и пусть похищенное вернут, всё, до последнего сестерция.

Двое, что стояли как потерянные возле кресла наместника, грохнулись на колени.

– До последнего сестерция… – повторил Адриан. – А мне надо передохнуть и угостить моего друга Гая Остория.

Приск так и не понял – обрадовал этих двоих приговор наместника или опечалил. Скорее, опечалил – судя по шелковой одежде и перстням, что украшали каждый палец, эта парочка украла немало, а потратила – и того больше.

Адриан тем временем увел Приска в таблиний и самолично закрыл массивную дверь. Дверь новенькая, наверняка поставленная по приказу Адриана: императорский племянник всегда отличался подозрительностью.

Здесь всё было устроено для работы – несколько шкафов для хранения свитков, стол, на котором секретарь разложил пергаменты, несколько стульев и каменных скамеек с подушками. Здесь же за занавесом стояла походная кровать – чтобы Адриан, если работал ночью, мог немного вздремнуть. У окна маленький круглый столик на резных ножках в виде львиных лап, истинно антиохийский, позолоченный, на котором стояла серебряная ваза с фруктами – темный с легким седым налетом виноград, крупные сливы, янтарные груши.

Рядом – кувшин с вином и несколько украшенных самоцветами серебряных кубков.

– Из Лаодикеи привозят отличное вино, – заметил Адриан. – Занятно, не правда ли: эти два города враждуют, злые на язык антиохийцы высмеивают и ругают обитателей Лаодикеи, а вино у них покупают и пьют с удовольствием. – И тут же без всякого перехода добавил: – В чем дело? Что за спешка с прибытием? Траян уже выступил из Рима? – И добавил с некоторой неуверенностью: – Я о том известий не получал.

– Я привез завещание императора, – так же без всяких вступлений объявил Приск, поразившись собственной смелости и легкости, с которой произнес эти слова.

– Что?

Адриан страшно оскалился, будто увидел перед собой не военного трибуна, а самого царя Парфии Хосрова, размахивающего отравленным кинжалом.

– Завещание императора, что прежде хранилось в храме Весты, – Приск старался говорить как можно тверже, но в голове будто стучали молотки медников. И голос сипел и хрипел, будто не свой.