В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк Страница 47

Я вытащил свою записную книжку и записал все названные им имена — с указанием полков и рот, в которых они служили, а также их домашние адреса, а затем попросил его указать мне имена хотя бы некоторых уважаемых граждан, которые смогут оказать мне необходимую поддержку. Он продиктовал мне имена еще полудюжины человек, которые, по его словам, не только помогут мне, но и снабдят именами и других нарушителей военного устава и присяги.

Теперь он тоже захотел задать мне несколько вопросов, но перед этим заявил мне о том, что он является главным судьей графства Линкольн, а сейчас направляется в Фейетвилль, чтобы в понедельник утром участвовать в судебном заседании.

— И много у вас дел, с которыми надо разобраться? — спросил я.

— Да, порядочно, — ответил он.

— И каков их характер — в общем?

— В основном, политические, — сказал он.

Сперва я никак не мог понять, что означают его слова — обвиняемые были юнионистами, которые, будучи верными своим принципам, отказались подчиниться сепаратистам и предпочли скорее быть гонимыми, но не утратившими честь. Затем я решил немного пошутить над стариком, и таким образом, хоть как-нибудь, но помочь несчастным лоялистам. Просто так, хладнокровно, убивать я его не хотел, просто решил для острастки немного напугать его. Указывая туда, где горели груженые беконом повозки и на поднимающийся над ними столб густого дыма, я резко произнес:

— Гляньте-ка туда, старина.

— Боже, всемогущий, что это? — удивленно воскликнул он.

— Это, сэр, — ответил я, — означает, что я — солдат Соединенных Штатов, и я только что сжег там обоз мятежников, а теперь я намерен избавиться еще и от главного судьи графства Линкольн.

Сказав это, я тотчас щелкнул курком своего револьвера.

— Господи, Боже, не убивайте меня, сэр! — жалобно простонал он. — Не убивайте меня!

— Послушай, старик, — жестко сказал я, — как ты считаешь, если я позволю тебе жить, ты хоть раз побеспокоишь живущих в этом графстве юнионистов?

— О, нет, нет, никогда, никогда!

— И не будешь их судить? — спросил я.

— Нет, нет, правда, я не буду, — торжественно сказал он. — Я лишь хотел соблюсти закон… — снова заныл он, но я прервал его:

— Не говори мне о законах, ты, старый негодяй, или я сейчас же пристрелю тебя.

— А теперь слушай меня, — продолжал я, — я дам тебе шанс сохранить свою жизнь. Вот дорога, и она прямая. Я буду считать до ста пятидесяти, и если за это время ты не исчезнешь, я убью тебя, это уж как пить дать, будь уверен.

Я закончил свою речь и приступил к счету, и вскоре, умчавшись как стрела, он исчез в поднятом копытами его лошади густом облаке пыли.

Вернувшись на Афинскую дорогу, я быстро поскакал по ней, миновал несколько домов, а затем, достигнув обрамленной деревьями небольшой и мелкой речушки, потом повернул, и таким образом, то место, где я сошел с дороги, найти я уже не мог. Я шел по дороге до самой темноты и встретился с одним пожилым человеком, который совсем недавно был на Афинской дороге и который сообщил мне, что видел двенадцать конников из Теннессийского волонтерского кавалерийского, и еще пятнадцать местных жителей, искавших человека, «который беспокоил людей штата». Он сказал, что я точно соответствую описанию, и что он абсолютно уверен, что я и есть тот самый человек.

— Вам бы лучше спрятаться где-то до наступления темноты, — так посоветовал он мне, — поскольку, везде, где они побывали, люди уже настороже.

Я понял, что он человек Союза, поэтому я сказал ему, что, если я буду продолжать ездить, они будут лучше видеть и слышать меня, и, возможно, это даст им шанс напасть на меня. Затем я сказал ему, что мне нужно такое укромное место, где я мог бы оставить своего коня, и где бы за ним кто-нибудь присматривал, пока я не вернусь за ним, после чего он рассказал мне об одном верном юнионисте, который живет в лесу, откуда очень далеко до любой дороги, и посоветовал мне оставить мою лошадь у него — он объяснил мне как добраться туда, что мне и удалось вполне благополучно сделать.

Оставив у этого человека свою лошадь, я пешком, через лес, пошел к Декейтеру — направление я определял по солнцу. Ночь настигла меня в лесу, недалеко от городка Мэдисон, расположенного у железной дороги между Хантсвиллем и Декейтером. Я пытался идти ночью, но тут разразился страшный ливень, да и темно было так, что я не мог понять, куда идти. Окончательно вымотавшись, я крепко заснул — моей кроватью была голая земля, а одеялом — резиновая тальма ^[23].

Я проснулся очень рано и обнаружил, что лежу в небольшой ложбинке — постепенно наполняя ее, дождевая вода окружила меня со всех сторон, пока я не оказался на 4-х дюймовой глубине. Я промерз, насквозь промок, а есть хотел, как голодный волк. Затем, придерживаясь железнодорожной колеи, я прошел через Мэдисон как раз тогда, когда его улицы начали наполняться людьми, я видел, как в такой ранний час четверо или пятеро солдат-мятежников шли за своей утренней выпивкой в местный салун. Я понял, что безопаснее всего двигаться вдоль железной дороги, поскольку рядом с ней никто не жил, и так я шел до тех пор, пока не добрался до Мурсвилля, где я остановился в доме одного человека позавтракать, а точнее — поужинать, поскольку уже было около десяти часов. Он принял меня за переодетого мятежника, которого прислали, чтобы проверить твердость его убеждений. Он назвался Портером Биббом, а я — Гейбом Фитцхью. Я пытался разговорить его, а он — меня. Мы потратили около двух часов, мороча головы и пытаясь понять взгляды друг друга, но, оба потерпели крах, и в тот момент, когда мы оплакивали погибшего у Шайло А. Сиднея Джонсона, к нам пришел сержант квартирмейстера, который, как я выяснил, принадлежал к возглавляемому Янгом 2-му Теннессийскому кавалерийскому, и что он охранял тот самый мост, который мне следовало осмотреть. Я вступил с ним в разговор и сказал ему, что 8-й Техасский — рейнджеры Уортона — это мой полк. Они ни в чем не подозревали меня, и я уверен, что они никогда прежде не видели ни одного янки.

Моим первым делом было добиться их доверия — а потом — склонить их к разговору о мосте. У меня все получилось — они абсолютно не подозревали, кем я был на самом деле. Они подробно рассказали мне об этом мосте, его укреплениях и о том, каким образом их соорудили из тюков хлопка, и кроме того, сержант рассказал мне, как их испытали на прочность.

— Мы взяли шестифунтовую пушку, — так рассказывал он, — поставили ее в трехстах ярдах от укрепления, зарядили ее большим количеством пороха и цельным ядром, а затем установив дуло на высоте человеческой груди, выстрелили. Ядро пробило первую стену, пошло вниз, чиркнуло по земле, потом взмыло вверх, на мелкие клочья разорвало самый верхний тюк, затем снова пошло вниз, ударилось о воду в самой середине реки, взлетело вверх и врезалось в стоявший на противоположном берегу реки дом — насквозь прошило его и закончило свой путь на земле рядом с ним.