Викинг. Последний Конунг - Тим Северин Страница 47

– Сперва пусть поймают, – упрямо сказал Халльдор, но я видел, что решения этой задачи у него нет.

– Может быть, я что-нибудь и придумаю, – сказал я, ибо что-то сказало мне: вот тебе возможность стать необходимым Харальду и завоевать его доверие на будущее.

Пселл был так завален работой, что мне пришлось вручить небольшую мзду хартулярию его приказа, чтобы тот назначил меня на прием.

– Две императрицы – это прекрасно, – пожаловался мне Пселл, когда я наконец-то увидел его, – только у чиновников работы вдвое больше. Всего нужно по двое. Каждую грамоту приходится писать дважды – по одной для каждой императрицы, но, честно говоря, ни одна из этих женщин, похоже, не слишком желает разбираться в государственных сложностях, когда им приносят эти грамоты. Они отдают предпочтение более приятным своим обязанностям – пиршествам, приемам, празднествам и тому подобному, но махина управления еле движется – завязла в меду, можно сказать. – Он вздохнул и передвинул стопку бумаг на столе. – Как поживает твой друг спафарокандидат?

– Ты угадал, – ответил я, – я пришел насчет Аральтеса, – и понизил голос. В помещении больше никого не было, но я знал, что в Большом Дворце тайну сохранить очень трудно. – Аральтесу срочно нужно выйти в отставку и уехать из Константинополя. Это очень важно. Но Зоэ не дала ему разрешения.

Пселл встал и проверил, не околачивается ли кто-нибудь за дверью.

– Торгильс, – серьезно сказал он, – одно дело – придумать, как Аральтесу очиститься от обвинений в мошенничестве с податями. Это можно было устроить с помощью разумных взяток. И совершенно другое дело – содействовать прямому неподчинению решению императрицы. Для меня это может кончиться судом и – в худшем случае – смертным приговором. У меня нет никакого желания, чтобы меня высекли кнутом, завязали в мешок и бросили в море.

– Я понимаю, – сказал я. – На самом деле все еще сложнее. Не только Аральтесу нужно уехать. Остальная дружина – их около восьмидесяти человек – захотят уехать вместе с ним. Они получили то, за чем приехали. Они нажили состояние.

Пселл вздохнул.

– Это прямое дезертирство. По армейским правилам за это полагается наказание увечьем или смертью.

– Я знаю, – сказал я. – Но нет ли у тебя каких-нибудь соображений, каким образом Аральтес и его люди могли бы уехать отсюда?

Пселл задумался.

– В данный момент я ничего не могу придумать, – сказал он, – но, уверяю тебя, коль скоро Аральтес исчезнет без разрешения, поднимется страшный шум и крик. Начнется охота на тех, кто мог помочь ему. Близкие к нему люди будут взяты и подвергнуты допросу. Ты связан с Аральтесом вот уже несколько лет, и ты первый попадешь под подозрение. Полагаю, коль Аральтес и вправду сможет покинуть город, тебе непременно следует исчезнуть вместе с ним.

– Об этом я уже думал, – сказал я.

Пселл принял решение.

– Торгильс, я ведь обещал, что буду помогать тебе. Но эта твоя просьба для меня полная неожиданность. Мне нужно защитить себя. Если все провалится и ты, Аральтес и все остальные будут схвачены, необходимо сделать все, чтобы подозрение не пало на меня. Когда представится возможность для отъезда Аральтеса и его людей, я сам свяжусь с тобой, но не лично. Это было бы слишком рискованно. Даже наша сегодняшняя встреча теперь представляет для меня опасность. Ты не должен больше появляться здесь. Я напишу тебе, и это послание будет последним, которое ты получишь от меня.

– Понимаю, – сказал я. – Я буду ждать письма.

– Оно может никогда не придти, – предупредил Пселл. – Всякое может случиться. Меня могут перевести из этого ведомства, или я так и не смогу найти возможности помочь Аральтесу. А коль скоро письмо попадет в недобрые руки, это станет гибелью для всех нас.

Теперь я понял, куда клонит Пселл. Я вспомнил, как Харальд, чтобы устроить засаду арабскому пирату, и опасаясь, что его письмо будет вскрыто, использовал руны.

– Ты воспользуешься тайнописью? – спросил я.

Пселл удивленно заморгал.

– Как я уже заметил, Торгильс, для варвара ты на редкость сообразителен. А теперь позволь мне показать тебе. – Он взял лист и начертал греческий алфавит, расположив двадцать семь букв в три равных ряда. – Принцип прост, – сказал он. – Одна буква заменяет другую из той же строки, но в зеркальном отражении. Так, вторая буква в первой строке, «бета», заменяется второй от конца буквой в той же строке, «этой». То же и с другими буквами. Код очень простой, и всякий старший чиновник узнает его сразу. Но простого посыльного, который может вскрыть письмо и прочесть из любопытства, ждет разочарование.

– Я понял, – сказал я. – Большое тебе спасибо.

Тайнописного послания от Пселла мне пришлось ждать почти пять недель, и это было горько-сладостное время. Как заметил Пселл, царствование двух август, двух императриц, отличалось легкомыслием. Как будто ужасные обстоятельства падения басилевса Михаила необходимо было скрасить весельем, чтобы бунт истерся из памяти народа. Очевидно, пока мы с Хафданом везли басилевса в Студийский монастырь, сотни людей погибли на улицах в столкновениях между мятежниками и войсками, верными басилевсу, а также в стычках между шайками грабителей, не поделивших добычу. Теперь горожане жаждали развлечений, и Зоэ с Феодорой тратили запасы казначейства на парады и представления на ипподроме. Они устраивали пышные пиршества и даже позволяли избранным представителям народа посещать Большой Дворец и осматривать его чудеса.

Это дало мне возможность отплатить Пелагее за ее доброту и гостеприимство, и я водил ее по Большому Дворцу всюду, где только было дозволено. Ей, простолюдинке, разумеется, был закрыт доступ в великолепные дворцовые палаты, но я показал ей дворцовый зверинец с собранием необыкновенных животных, в том числе гиппопотама и длинношеего африканского жирафа, а на дворцовом ристалище мы смотрели на соревнования наездников. Молодые патрикии играли в некую игру, ударяя длинными клюками по кожаному мячу размером с яблоко, стараясь попасть им в цель. Игра показалась Пелагее скучной, но ее очаровал орологион, сарацинское изобретение, каковое подсчитывало часы, отмеряя воду, капающую из миски, и открывало и закрывало маленькие дверцы, из них же являлись в соответствии со временем дня точеные фигурки.

– Разве это не странно, – заметила она, – дворец пытается делать вид, будто все неизменно, все остается таким же, каким было всегда. Но и он же – место, где измеряют, как идет время. Как будто дворец верит, что когда-нибудь он сможет время остановить.

В этот момент мне следовало бы сказать Пелагее, что мое собственное время в этом городе может скоро подойти к концу, что я уеду из Константинополя. Но я уклонился от этой возможности, и вместо этого мы пошли в гинекей, где Пелагею ждала сестра, чтобы показать ей там все, что можно. Мне же вход был воспрещен. Во дворе среди безбородых евнухов-сторожей я стоял в раздумье – не слишком ли я поспешил, обратившись за помощью к Пселлу, чтобы освободить Харальда и других от императорской службы. Может быть, вместо этого мне следовало бы устроить свою жизнь в Царьграде, как это сделал Хафдан. Мне уже сорок два года, расцвет жизни миновал, а Константинополь с его роскошным образом жизни и благоприятной погодой во все времена года весьма притягателен. Пелагея не вышла замуж после смерти первого мужа, и мы с нею стали очень близки, так что вполне вероятно, что она не откажет мне, коль скоро я сделаю ей предложение. Можно не сомневаться, что жизнь с Пелагеей, глубоко мною уважаемой, будет очень приятна. Я выйду в отставку из дворцовой гвардии, буду жить с нею в ладу и согласии на ее вилле в Галате и забуду о своих честолюбивых намерениях восстановить исконную веру в северных землях. Единственное, что мне для этого нужно сделать – просто не обратить внимания на сообщение Пселла, если оно когда-нибудь придет.