Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер Страница 46

– Здравия желаю, товарищ секретарь!

Клешнин усмехнулся, почувствовав осторожную силу рукопожатия.

К берегу торопился груженный углем «МАЗ», но дядя Миша поспешно отчалил. Ему надо было остаться с секретарем один на один. Пусть его команда гадает, о чем «капитан» беседовал с «первым». А то и попросят: «Ты скажи ему в следующий раз…» Он будет теперь долго начинать словами: «Когда мы с первым…»

– Надо бы захватить! – заметив подъехавший «МАЗ», крикнул Клешнин.

– Куда ему спешить? – запуская движок, прокряхтел дядя Миша. – Рейс, почитай, сделал, сейчас домой, на боковую. – И без перехода взял быка за рога: – Хочу узнать, товарищ секретарь, будем строить мост или того, еще поплаваем?

– Придется еще поплавать, – ответил Клешнин, представляя, как мост оседлает эту дикую реку будто необъезженного мустанга. – Сколько дней без переправы сидите?

Дядя Миша задумался, стараясь дать точный, обстоятельный ответ, словно от этого сейчас и зависело, быть мосту или не быть.

– Пока лед сойдет, пока половодье схлынет. Пока промерзнет метра на два, – перечислял дядя Миша, – да летние паводки. Того, месяца полтора набежит. Когда, может, и поменее. А за Рекой-то два прииска.

– Еще поплаваете, – повторил задумчиво Клешнин, метнув в дядю Мишу короткий взгляд. – Вы из флотских? Как поживаете?

Это был царский подарок! Сердце дяди Миши омыло волной, серые глаза поголубели, губошлепый рот растянулся в улыбке, а мысли разом перепутались. Он хотел сказать о жизни значительно, но слова, как назло, застряли внутри. Дядя Миша видел приближающийся берег, а нужные слова не шли, хоть тресни. Наконец он, сглотнув сковавшую рот судорогу, выпалил:

– Медведь у нас того, балует, бича Василия задрал.

– Кого задрал?

– Летом на переправе бичи живут. Грибы, ягоды вокруг собирают. А тут медведь повадился. Василий и напоролся. Жалко… – Дядя Миша посмотрел преданными глазами. – Тихий мужик был, поговорить большой любитель.

– Что же у вас охотников нет людоеда завалить? – спросил Клешнин.

– Как так нету? – внутри дяди Миши опять екнула радость. – Завалим, еще как завалим! Правильно! Закон тайги – помогать человеку. Василия-то не вернешь, а других оберегать надо. Народу сейчас в тайге много. Чего ждать-то? – Дядя Миша хотел еще что-то добавить, но паром ткнулся в причал.

Перед тем как сесть в машину, Клешнин весело посмотрел на дядю Мишу:

– Справитесь с медведем-то?

Дядя Миша представил, как он собирает мужиков по поручению «самого», и они идут валить медведя. Благость разлилась у него в душе и выплеснулась на загорелое лицо. С просветленным взглядом он развернулся во фрунт, вскинул к козырьку руку и заорал:

– Справимся! Так точно!

Машина ехала вдоль берега. Кирилл посмеивался, Клешнин молчал. Он думал о бывшем интеллигентном человеке Василии, одиноко слонявшемся по жизни.

О встрече двух бродяг – зверя и человека – на таежной тропе. О нелепом и ужасном конце.

Кроме дяди Миши, за машиной наблюдали еще трое, слонявшиеся поодаль, у вагончика среди деревьев. Когда машина скрылась, они направились к своему «капитану» и в молчаливом ожидании уставились на него. Им вдруг почудилось, что дядя Миша стоит как-то не так – вроде и на своих кривых ногах, но как бы не просто на земле, а на Земле! И лицом, выдававшем его состояние, напоминал зажмурившегося на солнце кота.

За поселком авиаторов Кирилл взял левее, и вскоре дорога пошла в гору. Навстречу, к мосточку над прозрачным ручьем, спускалась порожняя «Татра», нещадно пыля. Кирилл деликатно принял вправо, пропуская «трассовика». Тот поприветствовал его взмахом руки.

– По знаку наше преимущество. – Клешнин следил за дорогой, прикидывая, что скажет дорожникам.

– Тут правила построже, чем у гаишников, – не слишком поспешно сказал Кирилл. – Традиции – легковушка любую тяжелую должна пропустить. А из Магадана с грузом – все пропускают.

– А не пропустит? – улыбнулся Клешнин. – Кто видел?

– В «яму»! – засмеялся Кирилл.

– Прямо так и в «яму»?

– Думать нечего: придешь на базу – уже в слесарях месяца на два, а то и больше. Никакой профсоюз не поможет.

Они поднимались по довольно крутому прижиму. Справа – почти отвесная стена с козырьками скальных выступов, слева глубоко внизу лежала речная долина. В ней резвилась речушка, оживающая весной. Сверху казалось, что ее вода, бегущая под солнцем, сыплется хрусталем. Огибая сопку, прижим резко пошел вправо. Сопка за долиной, и сама долина, и речка, и дорога – все ориентиры исчезли. Еще метр-два, и машина двинется прямо в голубое пространство. Кирилл довернул руль. Дорога, словно стрелка компаса, вернулась на прежнее место.

– Первый закрытый поворот, – объявил Кирилл. – Скоро – второй. Как-то один бедолага задремал, на «КрАЗе» вниз и укатил.

– Погиб? – Клешнин посмотрел в пропасть.

– Сразу не перевернулся, выскочил, даже ничего не сломал.

Они поднимались выше, соседние вершины гор приближались: одни стояли почти рядом, другие толпились уже ниже, приоткрывая вид на противоположные склоны.

«Может, в горы за тем и лезут – узнать, что там с другой стороны, – подумал Клешнин. – Потому как в жизни хоть до самого верха карабкайся, а в будущее не заглянуть».

– Перевал. – Кирилл съехал с дороги и остановил машину.

Они стояли на небольшой площадке, на макушке в окружении гор. Прозрачные облачка плыли внизу. На вершину медленно, будто жук, выбрался груженный углем «МАЗ», оставленный дядей Мишей на переправе. Он прополз мимо и нырнул направо, а они повернули налево и стали спускаться в долину Нальчана.

Это было одно из живописнейших мест. Тайга здесь густела. И сама долина, и ведущий к ней склон казались накрытыми сплошным зеленым покрывалом разных оттенков. Пылал июль. Лето гнало вверх живительные силы земли. Все должно было успеть расцвести, созреть, выплеснуться красотой, дать продолжение новой жизни и приготовиться к стремительному увяданию.

– У нас везде примерно одинаково, – на ходу рассказывал директор прииска Степан Алексеевич Доманов.

Они остановились недалеко от промывочного прибора. Из неглубокого котлована два бульдозера толкали к нему пески.

– Да, было сумасшедшее золото, – с напором говорил Доманов. – Он возвышался над Клешниным на две головы и, чтобы не смотреть на «первого» сверху вниз, деликатно отходил чуть в сторону. – Было! И по сорок, и по сто сорок граммов с куба брали. И больше брали. У меня в сорок пятом лотошники по консервной банке песка сдавали. А если «щетка» какая, то пинцетами, черти, приспособились «тараканов» выковыривать. Был стимул. – В голосе его послышался вызов. – А как же – за два грамма получи грамм табака или спирта. Даже ресторан для лотошников открыл – прямо на прииске. И поваров собрали, и официанты бегали, и аккордеонист играл. Сдал две нормы – получи жетон, сиди, наслаждайся разносолами, «Риориту» слушай. Такие вот дела. И после войны ручеек был. – Лицо Доманова расплылось от удовольствия, будто он ел что-то очень вкусное. – До килограмма доходило. Ураган! Я про него – молчок! План горит, а то, будь оно неладно, допзадание спустят – тогда туда. Строю личную гвардию, нашарахаю их в душу и в гриву – и вперед! Намоют килограммов сто – и обратно.