Прекрасная Габриэль - Огюст Маке Страница 46

— А, — вскричал король, — вам предписывали ваше поведение?

— Конечно.

— Ваша строгость, ваше сопротивление — все это было предписано заранее как порядок церемонии?

— Да, государь, и это было очень благоразумно. Я так неопытна, что, может быть, погубила бы и вас, и Францию, и себя.

— Но эти монахи — мои отъявленные враги! Зачем они вмешиваются в мои дела?

— Затем, чтобы спасти вас и государство.

— И вы продолжаете их слушать, несмотря на мои нежные мольбы?

— Упорно. Я спасу вас против вашей воли.

— Вы не смягчитесь?

— Я полюблю только католика.

— Все это из повиновения глупому приору?

— Дом Модест глуп? Брат Робер не имеет орлиного полета, как его приор, но чтоб передать мысль…

— Достаточно и гусиного пера. Этот брат Робер — какой-нибудь ханжа, какая-нибудь каретная кляча, низенькая и толстая.

— Нет, он высок, сух, тонок, и, когда стоит на своих длинных ногах, бедняжка похож на меланхолическую цаплю. Но он очень добр, и все, что он мне говорит, я слушаю и принимаю… Я его люблю и не хочу, чтобы над ним насмехались или чтобы ему желали зла.

— Ну, вам будут повиноваться, как всегда.

— Вы примете католическую религию, государь?! — вскричала Габриэль, всплеснув своими хорошенькими ручками с пылкой радостью.

— Извините, извините! Я этого не сказал, моя Габриэль! О нет, я этого не сказал. Была бы большая смелость просить меня об этом. Неужели вы думаете, что любовь женщины может вознаградить мужчину за пожертвование его убеждениями и спокойствием его совести?

Король делал коварное ударение на каждом слове и притворно выказывал серьезный вид, который привел в отчаяние Габриэль.

— Все мои труды погибли, — прошептала она, — он никогда не обратится! Как я несчастна! Я знатная девушка и так люблю короля! Мой отец и брат — ревностные слуги его величества, а другого брата я лишилась под вашими знаменами, государь! Не имела ли я право надеяться, что мой повелитель благоприятно выслушает свою рабыню и примет меня как смиренное орудие спасения целого народа? Жанна д’Арк, говорил дом Модест устами брата Робера, спасла Карла Седьмого от англичан своей шпагой. А вы, дочь моя, спасете Генриха Четвертого от испанцев.

— У вас нет шпаги, милая красавица.

Габриэль покраснела и потупила глаза. Она была хороша, выше всего, что может представить себе воображение поэтов.

— Я надеялась, — прошептала она, — что мой король сделает из любви ко мне то, что десять армий не принудили бы его сделать… То, что приманка короны, что вся слава сего мира не могли бы вырвать у него.

— Я ничего не обещаю! — вскричал король вне себя от любви. — О нет!.. Я не могу ничего обещать без продолжительных размышлений. Обращение, моя милая, вещь важная, но поверьте мне, что желание вам угодить и успокоить вашу горесть будет для меня самым сильным побуждением. Однако, милая красавица, что же вы сделали для того, чтобы придать мне мужество? Я находил в вас всегда только недоверчивость. Вы мне признались, что ваши советники предписывали вам приводить меня в отчаяние… Как же вы хотите, чтобы я убедился?

— Нет! Нет! — вскричала Габриэль, попавшая в западню, которую Беарнец расставлял ей с самого начала разговора. — Нет, не отчаивайтесь, напротив, надейтесь, государь, надейтесь и обратитесь!

— Дайте залог, — с торжеством сказал король, — ваша свирепая добродетель сделала меня подозрительным, залог необходим.

— Я предлагаю мое слово, государь.

Генрих приблизился к молодой девушке и нежно посмотрел на нее.

— Конечно, слово девицы вашего звания и вашей честности значит что-нибудь, — сказал он, — но надо определить подробности. Это моя привычка, когда я подписываю договоры с союзниками.

— Я никогда их не подписывала, — сказала Габриэль с очаровательной наивностью.

— Позвольте же мне продиктовать.

— Извольте, ваше величество.

— Разделим договоры на три пункта. Это счастливое число. Первый пункт…

— Первый пункт, — вскричала Габриэль, — король обратится!

— Нет, это не в обычае ставить ультиматум в начале. Пункт первый… Но, милая моя, мы оба ошиблись. Тут может быть только один пункт, чтобы избегнуть пустословий и обмана.

— О государь! — составьте договор как государь, как дворянин, как честный человек!

— Я так и хочу, Габриэль!

— Составьте такой договор, который не обязывал бы меня, не обязывал вас… И девушка моего происхождения сдержит свое обещание, если бы она должна была умереть. Поступайте так же и вы, такой великий король, герой!

— Диктуйте же.

— Благодарю. Да, государь, возможен только один пункт. Вот он: «Между высоким и могущественным государем Генрихом Четвертым, королем французским и наваррским, и Габриэль д’Эстре, благородной девицей, дочерью доброго и честного слуги короля, было условлено следующее: в тот день, когда король торжественно и публично отречется от реформатской религии, чтобы воротиться в лоно католической церкви…»

— Ну! Далее?.. — сказал упоенный король.

— Напишите остальное, государь, — пролепетала Габриэль, закрыв руками лицо.

Ее нежное сердце, это великодушное сердце наполнилось рыданиями, и сквозь ее перламутровые пальцы потекли потоки слез. Генрих бросился на колени перед своим кумиром.

— Вы припишите к договору, — прибавила молодая девушка, — что Габриэль хотела спасти Францию.

— Я припишу в моем сердце, что вы ангел доброты, грации и любви, и запишу так глубоко, Габриэль, что придется вырвать у меня сердце, чтобы изгладить память о вас.

Генрих приподнялся и прижал молодую девушку к груди, испытывая некоторое угрызение совести, что обманул эту прекрасную душу притворной слабостью любви. Обрадованная Габриэль благодарила небо, что оно тронуло сердце великодушного государя, который приносил ей такую жертву. Ах, если бы она могла знать, что час тому назад тот же пункт в таком же договоре передал Париж Генриху Четвертому!

Две такие победы! Габриэль и Париж! Но Генрих обещал себе в глубине сердца искупить этот обман такою нежностью и таким постоянством, что Габриэль ничего не потеряет. Рука об руку оба честным взором заключили договор.

— Не говорите об этом ни приору, ни брату Роберу, — весело сказал король. — И мы увидим, угадают ли они. Хотя они знают все, пусть попытаются узнать и о том, что случилось на мельнице.

— Когда это событие прогремит по всей Европе, — сказала Габриэль, — я с благородной гордостью стану повторять себе: Генрих сделал это для меня!

Смущенный король приискивал ответ, когда к ним поспешно вошла Грациенна.

— Дэнис возвращается, — сказала она.