Братья - Юрий Градинаров Страница 45

В комнату вбежал Сашка:

– До свидания, дорогие гости! До свидания!

Все засмеялись. А отец Даниил сказал:

– Ну, попугайчик! Уже просит расходиться по домам. Да мы и так засиделись, внучок. Наговорились вроде, а еще хочется.

– Впереди – полтора месяца. Вдоволь наговоримся! – успокоил Шмидт.

– Вам обязательно надо побывать на охоте в конце мая. Гусь идет тучами. Погода бывает мягкая. Солнце греет, как на экваторе. Загар пристает к телу в два счета! – советовал Киприян Михайлович.

– Сидишь один в скрадке, а вокруг залитая солнцем тундра. Ноздреватый снег впитывает солнце, кое-где на черных шапках сопок парит земля, и уставший после полета гусь стаями плюхается на вытаявшую землю. И мне, упоенному свежестью весенней жизни, не хочется поднимать ружье. Теплый воздух греет не только тело, но и душу. И хочется жить. И не хочется лишать жизни даже птиц, – поддержал священник.

– Вы, оказывается, лирик, отец Даниил, а я думал, догматик, как и большинство вашего брата. Значит, к каждой церковной догме подходите творчески, давая возможность прихожанам выбирать тот или иной вариант восприятия ваших проповедей?

– Не всегда, Федор Богданович! Но пытаюсь из догм сделать кое-что жизненное. Я не хочу слепой веры, слепого фанатизма. Я хочу умного восприятия прихожанами христианского учения.

Они вышли в сени. Аким подал батюшке тяжелую волчью шубу песцовую шапку Священник протянул руки провожающим:

– Оставайтесь с Богом! До завтра!

Авдотья Васильевна, пока гости сидели за столом, успела заправить постели свежим бельем. Аким залил керосином лампы и подложил дров в печи, чтобы гостям было тепло.

Савельев сразу захрапел, стоило добраться до подушки. Федор Богданович сделал пометки в дневнике, набил трубку табаком, оделся и вышел на крыльцо. Облокотился на перила, медленно курил и смотрел на Кабацкий. Он думал, чем заняться в первую очередь при подготовке экспедиции. Илларион Александрович Лопатин не поручал ему никаких дел. Но, будучи опытным и дотошным, он хотел до приезда лопатинцев разрешить задачи, рекомендованные Киприяном Михайловичем Сотниковым. Он с нетерпением ждал возвращения Петра Михайловича с Хатангского зимника.

Двадцатого апреля к старшему Сотникову прибыл гонец с весточкой от Петра. Тот сообщал, что торг прошел удачно и двадцать пятого обоз возвратится. Гонец догнал караван на станке Угарное, взял письмо и через сутки был в Дудинском. Киприян Михайлович сообщил о приближении каравана Шмидту.

– Если погода не помешает, то Петр скоро будет дома.

– Это хорошо, Киприян Михайлович! У меня просьба. Если какие-либо охотники появятся у вас с низовья, то сведите с ними. Хочу потолковать о целесообразных и безопасных маршрутах экспедиции на лодках, о благоприятном времени лета, когда меньше всего штормов и гнуса.

– Я буду иметь в виду. Не волнуйтесь! Петр знает людей низовья не хуже меня. И он во всем поможет.

Наступил день прихода обоза. Дул сильный хиус, поднимая поземку на Енисее так высоко, что она на глазах Киприяна Михайловича и Федора Богдановича перешла в низовую метель. Они стояли на крыльце и не заметили, как потеряли из виду Кабацкий, полностью закрывшийся пеленой плотной метели. А вверху, над западной оконечностью острова, светило солнце, опоясанное двумя полукругами серо-коричневой радуги. Они стояли и гневили погоду.

– Это надо же! Как с цепи сорвалась! Для каравана низовая метель – очень опасна. Как назло, встречный ветер! Снежными иголками слепит глаза и оленям, и каюрам. Видимость близка к нулю. Такую пору лучше переждать на месте, уведя обоз или в междугорье, или к сопкам, чтобы оленей защитить от ветра. В пургу оленей ставят мордами навстречу ветру, чтобы меньше снегу набивалось в шерсть оленьего крупа. Иначе могут околеть.

– А может, погода разгуляется? – спросил Шмидт.

– Скорее наоборот, движется к трехдневной пурге. Позавчера было тридцать пять, вчера – тридцать, сегодня – десять градусов. Давление упало. Ветер с пяти поднялся до семнадцати метров. С поземки начинается пурга. Надеюсь, пока она раскрутится, Петр будет дома.

– И давно вы, Киприян Михайлович, осваиваете Север?

– Давно. Я из томских казаков, мальчонком с отцом и матерью попал сначала в Туруханск, потом по службе меня назначили смотрителем казенных хлебозапасных магазинов, после – смотрителем Дудинского участка, а затем – складочного магазина. По службе, стал с юга возить товары и вести меновую торговлю между Леной и Енисеем, ясак собирать. Нередко офени брали мой товар и везли далее, на золотые прииски. Потом Петра взял в дело. Вот и торгуем всем, что бог пошлет. Теперь я – купец Енисейской временной второй гильдии. Скоро и первую получу.

– Не надоели вечный холод и долгая полярная ночь? А малый круг общения и большой круг забот?

– Не надоели! Это – жизнь моя. И, пожалуй, другой мне не надо! Мне вряд ли будет в Томске интереснее. Хотя мог бы возвратиться на родину, но боюсь. Я, видать, не смогу быть полноценным в обычной, как у всех, жизни. Просто не будет нынешней отдачи, появится хандра, скука и неудовлетворенность. Остается мне жить в этих широтах. Да и вас, поди, полностью поглотила наука?

– Вы правы, Киприян Михайлович! Я без наук – никто. Как бы ни сложилась судьба, наука останется главным стержнем моей жизни, как вам – низовье.

– Видите, Федор Богданович, живем мы за семь тысяч верст друг от друга, я повязан одним делом, вы – другим. Но ответы у нас одинаковые. Жизнь выравняла.

Поземка над Енисеем по-прежнему колыхалась огромным белым полотнищем, то скрывая, то обнажая местами серые куски Кабацкого.

– Скоро и на бугор поднимется, – сказал Киприян Михайлович. – Если ветер усилится до двадцати пяти, жди черную пургу. Ее боится все живое! Она несет лишь беду и смерть! Но наши люди и ее одолевают, зная повадки.

Послышался то нарастающий, то угасающий в порывах ветра звон колокольчиков. Киприян Михайлович напрягся.

– Вы слышите звон колокольчика?

– Да, слышал, но сейчас он уже пропал! – ответил Шмидт.

Они спустились с крыльца, подняли воротники тулупов и направились на угол дома, откуда лучше обзор северо-восточной окраины Дудинского.

– Оттуда должен появиться караван, – показал в тундру Сотников.

И вдруг в проеме, между новой церковью и домом купца, показалась оленья упряжка.

Олени, подхлестываемые сильным ветром, скособоченно перебирали ногами. Хвостов развернул их у дома купца:

– Здравствуйте, Киприян Михайлович! Здравствуйте!

Не договорил, осекся, разглядев незнакомца.

– Пойдемте в торец дома, а то ветер сдует! – пригласил Сотников.

Спрятались от ветра. Он же представил мужчин друг другу:

– Федор Богданович Шмидт – ученый из Санкт-Петербурга, а это – Мотюмяку Хвостов. Занимается доставкой клади и почты тундровикам. Знает каждый станок от Туруханска до Зверевска и по Хатангскому зимнику Добряга и душка-человек.