Олимпия Клевская - Александр Дюма Страница 45

Баньеру нечего было покупать у еврея Иакова, зато у него имелось многое для продажи.

Молодой человек сбыл ювелиру все драгоценные вещицы, подаренные ему Олимпией, и те даже, что он подарил ей сам.

Всего набралось на пять сотен луидоров, которые он положил себе в карман.

Дело в том, что он изобрел новую уловку в игре, притом совершенно беспроигрышную: удвоенные ставки с перерывом, но чтобы новинка сработала наверняка, требовалось восемьсот луидоров, а у Баньера их оказалось всего пятьсот.

С восемьюстами луидорами он несомненно выиграл бы два миллиона. Имея же двенадцать тысяч ливров, Баньер, тяжело вздыхая, готовился преподнести обожаемой Олимпии жалкую сумму в миллион сто тысяч ливров.

Не много, конечно, но, как бы то ни было, при должной экономии должно хватить на хозяйство на пять — десять лет — разумеется, без аббата, парикмахерши и компаньонов сообщества.

Именно таким образом производили подсчеты до изобретения десятичной системы счисления.

Он уговаривал себя, что в конце концов миллион сто тысяч ливров тоже неплохие деньги, и если перевести их в золотые, то они с трудом поместятся в десятке аббатовых шляп, как известно, самых вместительных из всех, какие существуют.

Если он выиграет все это золото, что не составит особого труда, поскольку его расчеты верны, он взвалит свою добычу на плечи какого-нибудь крепкого рассыльного, а при необходимости — и двух, велит отнести мешки в спальню Олимпии, вспорет их в ее отсутствие и усыплет ими ковер, чтобы ее хорошенькие ножки утонули по щиколотку в холодных золотых волнах.

В игорном заведении тем вечером собралось многочисленное общество. Баньер рассеянно опустился на первое свободное место, держа под рукой мешочек с луидорами.

Он взял карту и начал с того, что пометил ее ногтем.

Расчеты, казалось, не подводили: он стал выигрывать.

Когда он пододвигал к себе два десятка луидоров, его внимание привлек радостный женский возглас; подняв глаза, он увидел Каталонку, сидящую напротив и понтирующую против него.

Она смеялась, выигрывая, смеялась, проигрывая, — она смеялась все время.

Совсем как аббат, только громче.

А Баньер все выигрывал, она же продолжала делать ставки; он набрал уже около пятидесяти тысяч ливров, Каталонка же наконец спустила последний луидор.

Она одолжила десять луидоров у соседа, а вернее, забрала их у него, после чего стала проигрывать эти десять луидоров с той же веселостью.

Потом она одолжила еще десять луидоров и вскоре вновь осталась без гроша, тогда как Баньер по-прежнему выигрывал.

Раздосадованная, она переменила место и оказалась за спиной у молодого человека, положив обе пухлые ручки ему на плечи, однако он не обратил на нее никакого внимания.

Она стала прижиматься к нему, поддразнивать его, обнимать. Но он оставался таким же холодным, как те золотые монетки, что банкомет с унылым видом пододвигал к нему своей лопаточкой.

Тут, по его понятиям, подвернулся случай верного выигрыша в триста луидоров.

Он точно знал, что выйдет черная масть, и поставил на черную.

Но вышла красная.

Каталонка расхохоталась.

Он косо поглядел на нее и с раздражением произнес:

— Милейшая, вы меня отвлекаете. Потише, прошу вас.

При следующей сдаче он проиграл снова.

Шестьсот луидоров за два раза!

Он удвоил ставку и проиграл, хотя, как ему казалось, действовал совершенно беспроигрышно.

Тогда, передернув плечами, чтобы стряхнуть с себя ладони Каталонки, он выпалил:

— Какого черта! Вы заразили меня своим невезением! Оскорбившись, красавица отступила на шаг.

Баньер проиграл еще два раза. Это была неслыханная неудача.

У него оставалось только сто луидоров. Он поставил их все сразу, и они последовали за остальными.

— Одолжите мне луидор! — страшно побледнев, обратился он к актрисе.

— Луидор? — переспросила она. — Да если бы у меня был луидор, я бы уже поставила его на кон. У меня уже с полчаса нет ни единого су.

Баньер поднялся. По его мертвенно-бледному лбу струился пот, в глазах померкло, и он вышел наружу вздохнуть свежего воздуха.

Голова горела. Он вернулся домой. Олимпия поджидала его у окна.

По тому, как он отверг Каталонку, можно было подумать, что он страстно влюблен в Олимпию.

Но по тому, как он отвечал на вопросы Олимпии, можно было подумать, что он любит совсем другую женщину.