Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг Страница 44

После завтрака состоятельный шанхайчик выходил на улицу, садился в частный экипаж, который вез его по улицам, заполненным крестьянами, сгорбленными, будто они несли на своих плечах все тяготы мира. По этим же улицам катились тысячи разнообразных средств передвижения — от примитивных тачек до причудливых вагончиков, рассчитанных на перевозку двух десятков пассажиров. Повсюду скользили сотни тысяч рикш, напоминавших жуков-плавунцов, по рельсам громыхали вагоны конки, и несколько шанхайских полицейских тщетно пытались регулировать этот движущийся во всех направлениях бедлам. Клаксоны вопили, пешеходы орали, а над улицами трепыхались на ветру рекламные растяжки, сообщавшие об открытии новых магазинов и распродажах, которые «вы не можете пропустить». Они боролись за место в небе с огромным плакатом, рекламирующим такие европейские прелести, как, например, «Почтово-сберегательная система».

После уличных приключений шанхайчик приезжает в свой офис, оформленный по западному образцу, где его встречает роскошная секретарша — американка, англичанка или, на худой конец, португалка, которая поначалу отправилась на заработки в Макао, но затем решила перебраться на более обильные пастбища Шанхая. Большинство португалок работали в Шанхае библиотекаршами, клерками, машинистками и кассиршами. Им можно было платить меньше, чем белым, но все равно гораздо больше, чем китаянкам. После того как секретарша помогала шанхайчику снять пальто, он направлялся в кабинет, где читал пришедшие с родины телеграммы, которые уже дожидались его на столе. Все они были закодированы, поэтому шанхайчику нужно было сначала расшифровать их, а затем точнейшим образом выполнить содержавшиеся в них инструкции. Приказы из головного офиса являлись для шанхайчиков гласом Божиим. Разобравшись с телеграммами, они принимались за биржевые котировки. И в первую очередь за цены на серебро. Затем наступало время торговли. Пелфри из Лондона торговали всем и вся — от шелков до сидений для унитазов. «Баттерфилд и Свайр» занималась сахаром и морскими перевозками. Британско-американская табачная компания покупала и продавала свою вредную для здоровья продукцию. «Гибб, Ливингстон и компания» специализировалась на шелке, чае и штучном товаре. «Стандарт вакуум ойл компани» импортировала и поставляла нефть, отчаянно соревнуясь со своим китайским конкурентом — компанией «Кванг Ва ойл». Но все они в масштабах Шанхая были всего лишь купцами, жалкими лавочниками. Пока они суетились, зарабатывая по мелочи, настоящие торговцы — Денты из Лондона, Джардины и Мэтисоны из Шотландии, «Рассел и компания» из Делавэра, «Олифант и компания» из Филадельфии, наследники Врассунов из Лондона и Багдада и, конечно же, Хордуны — тихо, не привлекая внимания, занимались настоящим делом, торговлей опием.

К полудню шанхайчик успевал покончить с основными делами и, снова погрузившись в частный экипаж, отправлялся в частный клуб на обед, который начинался как минимум с двух коктейлей. Самым примечательным из таких заведений был мрачный «Шанхайский клуб», выдержанный в строгом британском стиле. Там, за обедом, экономические гении Шанхая, в пух и прах проигравшиеся на спекуляциях каучуком, хвастливо превозносили свои блестящие коммерческие способности. Набив брюхо, шанхайчик отправлялся в библиотеку на втором этаже, где опускал свою бесценную задницу в просторное кожаное кресло и предавался заслуженному отдыху, сладко посапывая и время от времени всхрапывая.

«Американский клуб» с его кирпичным фасадом мало чем отличался от «Шанхайского». Разве что здесь все приветствовали друг друга сердечным рукопожатием, даже если раньше никогда не встречались. Тут стояла кленовая мебель в колониальном стиле, а бар буквально ломился от обилия спиртных напитков.

Были, конечно, в городе и другие знаменитые клубы: «Шанхайский боулинг-клуб», «Скаковой клуб», «Хусы кантри клуб», «Яхт-клуб» и «Французский спортивный клуб».

Через некоторое время шанхайчик выходил из послеобеденного ступора и возвращался к себе в контору, но не позже четырех часов дня его рабочий день заканчивался, и он отправлялся сыграть партию-другую в «Шанхайский гольф-клуб» или «Гольф-клуб Хунжао». Ощущения были в точности такие же, как в расположенном неподалеку от Манхэттена «Уинчестер кантри клубе», вот только обслуживающий персонал в шанхайских заведениях был поголовно облачен во все белое.

Жены шанхайчиков вели столь же необременительный образ жизни. Поскольку всю работу по дому выполняла челядь, они ходили по дамским клубам, посещали театральные кружки и бесконечные чаепития. Иногда там можно было повстречать привлекательного молодого человека из консульства, который сообщал последние новости из дома и, не исключено, мог подарить несколько волнующих мгновений при встрече в темном коридоре. Слуги в белых перчатках подавали дорогие вина, журналы месячной давности переходили из рук в руки, последние слухи шепотом передавались из уст в уста, и вечер незаметно подходил к концу.

Наступало время ужина.

После обильной трапезы из пяти блюд на столе появлялись крепкие спиртные напитки и сигары. Затем хозяин и хозяйка дома отправлялись танцевать в один из коммерческих танцевальных залов или бальный зал какого-нибудь крупного отеля. В одиннадцать часов вечера безудержное веселье ненадолго прерывалось, когда брокеры спешили вернуться в свои конторы, чтобы успеть к открытию Нью-Йоркской фондовой биржи. Но через час-полтора, разместив свои заказы, шанхайчик возвращался к необременительной общественной жизни. При этом он зачастую успевал нанести визит русской шлюхе-эмигрантке.

Сайлас знал многих таких типов, но ни один из них не входил в число его друзей. Он поднялся с места.

Когда самый богатый и, что еще важнее, самый богатый из шанхайских европейцев встал и направился к трибуне, шанхайчики затаили дыхание.

— Джентльмены, — начал Сайлас, — если мне будет простительно подобное выражение. — По залу пробежал смешок. Сайлас, сделав вид, что не заметил улыбку на лице Хейворда Мэтисона, продолжал: — Мой отец и дядя впервые ступили на землю Срединного царства почти восемьдесят лет назад. Они, как и многие из вас, были торговцами. И подобно вам они приехали сюда, чтобы разбогатеть. Мой отец заработал много денег, но умер в одиночестве, чужаком в стране, которую мог бы назвать своим домом.

В зале воцарилась тишина, которую нарушил голос, прозвучавший из глубины зала:

— А ваш дядя?

— Мой дядя погиб за то, во что он верил, — Сайлас сделал глубокий вдох, — за то, что наверняка понимает большинство из вас, собравшихся в этом зале. Мой дядя Макси мало чем отличался от вас, разве что был смелее и верил в то, что зарабатывать деньги — это не единственный смысл существования.

И вновь — тишина. Взаимоуважение было редкостью среди европейцев, но Сайлас занимал особое место. С одной стороны, он был одним из них, с другой — иностранцем, евреем. В зале не было ни одного человека, который не завидовал бы его коммерческому успеху.

Из глубины зала вновь послышался все тот же голос:

— А ваш брат? Как умер ваш брат?

Тишина, воцарившаяся после этого вопроса, была уже совсем другой, нежели прежде. В ней ощущалось ожидание и страх. Шанхай всегда был городом слухов, и пересуды относительно гибели Майло не утихали до сих пор.