Тень Торквемады - Виталий Гладкий Страница 44

— Закон. — Педро Гонсалес угодливо осклабился. — Простите меня, сеньор капитан. Мне захотелось немного прогуляться. Иду я и вижу, что на вас напали…

— Нам это уже известно, — перебил его Альфонсо Диас. — Еще раз подобное случится, спишу тебя на берег. В любом порту. Без выходного пособия. Пошел прочь!

— Слушаюсь, сеньор капитан!

Боцман исчез в темноте кривой улочки, ушел по направлению к порту. Идальго и капитан переглянулись, и Антонио де Фариа сказал, загадочно улыбнувшись:

— Однако шустрый у вас боцман, сеньор Диас. Ловко он проткнул этого увальня. — Де Фариа кивнул в сторону поверженного голландца. — Кстати, вы могли бы боцмана поблагодарить…

— Поблагодарю. Можете не сомневаться. Всему свое время, — чеканными фразами ответил Альфонсо Диас.

В его голосе прозвучало нечто такое, отчего у прожженного авантюриста холодок пробежал по спине. Он пристально посмотрел на капитана «Ла Маделены», хмыкнул, вложил шпагу в ножны, и они последовали за Педро Гонсалесом…

* * *

Однако вернемся к негоцианту Маринусу Ламберту. Почтенный отец семейства, несмотря на обильный ужин и хорошую компанию, вопреки обыкновению, спал плохо — часто просыпался, ворочался, несколько раз вставал и даже выходил в сад. Из головы у него не выходил визит инквизитора отца Игнасия и испанца, который представился купцом. Но герр Ламбер был весьма неглупым человеком и сразу понял, что сеньор Пинто не тот, за кого себя выдает.

Конечно, все купцы были в какой-то мере разбойниками. По молодости, когда он пытался сколотить первый капитал, и сам Маринус Ламберт грешил: подбирал все, что плохо лежало; в том числе не гнушался нападать и на суда иноземных купцов, которые плыли без надлежащей охраны. Но сеньор Пинто был птицей куда более высокого полета. Один его взгляд чего стоил. Когда Ламберт заглянул ему в глаза, купцу сразу захотелось достать кошелек. Похоже, шпага этому испанцу гораздо привычней, нежели гусиное перо и конторская книга.

Едва дождавшись утра, герр Ламберт отказался от завтрака, сел на коня и в сопровождении двух вооруженных слуг отправился за город, в поместье графа Эгмонта. Это к нему он вчера отправил посыльного, который вернулся с согласием графа на срочную аудиенцию.

Граф Ламораль Эгмонт был сама любезность. Он знал, что Маринус Ламберт очень богат и пользуется большим авторитетом среди нидерландского купечества. Это для графа было главным. Он и принц Вильгельм Оранский затевали смуту — хотели изгнать испанцев из Нидерландов — и помощь гильдии негоциантов была неоценимой.

Ламораль был сыном и наследником графа Яана IV Эгмонта, представителя знатнейшего рода Эгмонтов. Его мать, Франсуаза Люксембургская, будучи одной из последних в роде Люксембургов, передала сыну права на графство Гавере во Фландрии. Ламораль вырос и получил военное образование при дворе Карла V. В 1542 году он унаследовал владения покойного брата Карла, а в 1544 году женился на пфальцграфине Сабине из рода Виттельсбахов, которая родила ему двенадцать детей. В том же году граф Ламораль Эгмонт стал рыцарем ордена Золотого руна.

В рядах испанской армии Ламораль Эгмонт участвовал в победных сражениях при Сан-Квентине в 1557 году и спустя год — в Гравелине, где командовал испанскими силами. А в 1559 году графа Эгмонта назначили штатгальтером Фландрии и Артуа. Граф был молод — недавно ему исполнилось тридцать восемь лет. Мало кто знал, что предводитель морских гёзов Гийом де ля Марк был его родственником и ближайшим сподвижником.

Штатгальтер слушал Маринуса Ламберта с огромным вниманием. Ему вдруг пришла в голову мысль, что король Филипп, дабы подавить смуту в нидерландских провинциях, намеревается заполучить в союзники великого князя Московии Иоанна Васильевича. Тогда Нидерландам свободы не видать. Против двух таких сильных врагов гёзам не выстоять. Похоже, испанцы, выдающие себя за купцов, тайные послы Филиппа. А иначе как можно оценить помощь, оказанную им инквизиторами? Видимо, эта миссия должна прощупать намерения великого князя Московского, чтобы следующее посольство уже было обставлено с подобающей случаю торжественностью и пышностью.

— …Московия слишком лакомый кусок, чтобы на него зарились еще и испанцы. Нам достаточно соперничества с англичанами в торговле с русскими, — взволнованно говорил Маринус Ламберт.

Купец заботился о своем, кровном. Для него главным были барыши, и его страшил призрак упущенной выгоды. Граф Эгмонт даже поморщился, слушая его доводы. Торговля — дело важное, никто не спорит, но гораздо важнее не дать возможности Испании и Москве объединить усилия и окончательно подмять под себя Нидерланды. Король Филипп — жадная и хитрая бестия. Он вполне может уступить Иоанну Васильевичу какую-то малость, — например, беспошлинную торговлю на Балтике и в Северном море, чтобы забрать себе кусок пожирней. У испанцев сильный флот, а у московитов — армия. Против такого союза не устоит никто, даже Англия.

— Мы найдем нужного человека, который будет сопровождать испанцев в Москву, — сказал граф Эгмонт, когда герр Ламберт закончил свою пламенную речь. — Да, да, я не сомневаюсь, что у вас уже есть кандидатура, но в данном случае нужен не просто купец. Он должен узнать планы короля Филиппа. А это, согласитесь, весьма опасное и специфичное занятие. Что касается связей в Московии, то вы его просветите на сей счет и дайте верительные грамоты к нужным людям.

— Но ведь этот человек вряд ли в достаточной мере посвящен в хитрости купеческого дела…

— Вы так думаете? — Граф Эгмонт тонко улыбнулся. — Смею вас уверить, герр Ламберт, что в этом вопросе он может дать фору многим нашим купцам. Впрочем, вы скоро убедитесь, что я не преувеличиваю.

На этом аудиенция подошла к концу — граф Эгмонт куда-то торопился. Маринус Ламберт возвращался домой, несколько смущенный таким поворотом событий. Он надеялся послать в Московию одного из своих помощников, чтобы тот кроме слежки за испанцами заключил несколько торговых сделок, а теперь выходило, что граф Эгмонт ловким маневром перехватил у него инициативу и снимет пенки с той информации, которую принес ему Ламберт.

Как бы в унисон с невеселыми мыслями купца где-то ударил колокол, и его голос почему-то показался Маринусу Ламберту похоронным звоном.