Бастард де Молеон - Александр Дюма Страница 43

— Господин де Молеон, — сказал тот, — на память о доброй услуге, которую вы мне оказываете, и в знак признательности, которую я питаю к вам, давайте обменяемся конями и мечами, согласно братскому обычаю рыцарей. Может быть, вы и потеряете при обмене, но позднее я вознагражу вас за это.

Аженор поблагодарил. Каверлэ, услышав это, расхохотался.

— Он же тебя грабит, — шепнул он молодому человеку. — Я видел его коня, он твоего не стоит. Дело ясное, он не рыцарь, не торговец, не еврей, он араб.

Граф спокойно сел за стол, подав знак Мюзарону составить еще одну расписку, а когда та была готова, Аженор, который поручался за графа, поставил крест, как он раньше сделал на собственной расписке. Когда капитан Каверлэ со свойственной ему тщательностью рассмотрел ее, рыцарь отправился в Шалон, чьи башни виднелись на том берегу Соны.

Все произошло так, как сказал граф. В седле Аженор нашел небольшой мешочек с бриллиантами. Он продал их на двадцать тысяч экю, потому что графу, до нитки обобранному Каверлэ, было необходимо снова наполнить свой кошелек; потом, на обратном пути разыскал капитана-испанца, о котором говорил ему дон Энрике де Трастамаре, рассказал обо всем, что случилось с графом, и тот со своими людьми проводил Аженора до маленького леска, что находился в четверти льё от лагеря Каверлэ; испанцы там остановились, Аженор поехал дальше.

Все прошло гораздо честнее, чем на то надеялся рыцарь. Каверлэ считал и пересчитывал золотые экю, тяжело вздыхая, ибо лишь теперь ему пришла мысль, что с человека, который расплатился так быстро, он мог бы потребовать вдвое больше, чем запросил, и не получил бы отказа.

Но надо было принимать решение и, поскольку рыцарь точно сдержал слово, не позорить себя.

Поэтому Каверлэ разрешил молодым людям ехать, но тем не менее напомнил Аженору, что тот остается его должником, обязан выплатить за себя тысячу турских ливров и прослужить в его отряде целую кампанию.

— Я очень надеюсь, что вы никогда не вернетесь к этим бандитам, — заметил граф, когда они оказались на свободе.

— Увы! — вздохнул Аженор. — И все-таки возвращаться придется.

— Я заплачу сколько потребуется, чтобы вас выкупить.

— Вы не сможете выкупить моего слова, ваша светлость, так как я его уже дал, — возразил Аженор.

— Черт побери, я ведь не давал слова! — воскликнул граф. — И я повешу Каверлэ, это так же верно, как и то, что мы с вами еще живы. Лишь тогда я не буду жалеть, что мои золотые экю попали к нему.

Тут они подъехали к лесу, где укрылся капитан-испанец со своими копейщиками, и Энрике, радуясь, что отделался так дешево, вновь оказался среди друзей.

Таков был исход той переделки, в которую вместе попали граф и рыцарь; граф выпутался из нее благодаря данному рыцарем слову.

С другой стороны, Аженор, который отправился в путь без денег и без друзей, теперь почти разбогател и приобрел покровительство графа.

Насчет этого Мюзарон высказал множество соображений, одно глубокомысленнее другого, но все эти философические суждения хорошо известны еще с древних времен, чтобы мы их здесь пересказывали.

Однако свои рассуждения Мюзарон заключил слишком важным вопросом, о котором мы умолчать не можем.

— Сеньор, я не совсем понимаю, — обратился он к графу, — почему вы, имея в вашем распоряжении два десятка копейщиков, ехали с одним оруженосцем и двумя-тремя слугами.

— Потому, милостивейший государь, — рассмеялся граф, — что мой брат, король дон Педро, разослал по всем дорогам, ведущим из Испании во Францию, лазутчиков и убийц. Блестящая свита выдала бы меня, а я желал сохранить инкогнито. Ночная тьма подходит мне больше, нежели яркий день. К тому же я хочу, чтобы потом говорили: «Энрике уехал из Испании с тремя слугами, а вернулся с целой армией. Дон Педро, наоборот, имел в Испании армию, а уехал из нее в одиночестве».

— Братья! Они братья… — прошептал Аженор.

— Дон Педро убил моего брата, — продолжал Энрике де Трастамаре, — и я отомщу за него.

— Сеньор, — обратился к Молеону Мюзарон, улучив минутку, когда граф был занят разговором со своим лейтенантом, — это повод, чтобы его милость Энрике де Трастамаре не платили за себя еще раз десять тысяч экю золотом.

— Как он похож на доблестного великого магистра. Ты заметил, Мюзарон?

— Сеньор, дон Фадрике был белокурым, а этот рыжий, — ответил оруженосец, — у великого магистра глаза были черные, а у этого серые. У дона Фадрике был орлиный нос, а у дона Энрике — клюв стервятника; тот был гибкий, а этот — тощий; у дона Фадрике на щеках был румянец, а у его милости Энрике де Трастамаре проступает кровь: не на дона Фадрике он похож, а на дона Педро. Это два стервятника, мессир Аженор, два стервятника.

«Это правда, — подумал Молеон, — и сцепились они над телом голубки».