Рижский редут - Далия Трускиновская Страница 43

Я впервые попал в служебные помещения театра. Сурок поднял меня на смех: они с Артамоном, бывая в столице, считали долгом поволочиться за хорошенькими актерками и залезали для этого в самые непотребные места, какие только возможны в театре, после чего долго отчищали мундиры свои от пыли и грязи.

– Побойся Бога, Алешка, какие еще актерки в Риге? – спросил я. – Тут и самый разврат упорядочен, про всякую известно, в чьих любовницах она состоит или же за кем замужем.

– О Господи, куда ж тебя занесло… – пробормотал Сурок.

Мы оказались в зале, где, судя по всему, мастерили декорации – там стояли огромные рамы с натянутыми холстами, к стенам прислонены были плоские фанерные фигуры, и водилась также мебель диковинного вида. Налетев на кресло и хорошенько его ощупав, мы поняли, что столкнулись с троном, ибо спинку его венчала корона невероятного размера.

Окна этого помещения были закрыты ставнями. Мы раздвинули одни ставни и полюбовались холстами с пейзажами Китайского царства, с превеликим множеством пагод. Потом Сурок спохватился и начал меня торопить.

Насколько я знал внутреннее устройство театра, постояльцы сторожа Фрица прятались наверху. Если дирекция явится проверить, как блюдется порядок, она заглянет в помещения клоба и театральную залу, но вряд ли будет инспектировать актерские уборные. Мы нашли лестницу и полезли наверх.

Действительно, оказавшись в коридоре, мы услышали голоса. И тут Сурок мой додумался до того, что мне не следует показываться на глаза беженцам.

– Тебя ведь ищет полиция, – сказал он. – Мало ли что? Не хотелось бы, чтобы твой частный пристав имел возможность, допрашивая этих господ, опознать твою внешность и догадаться, что ты бродишь по городу, переодетый здешним мещанином.

– И так нетрудно сообразить, что я постараюсь избавиться от мундира.

– Береженого Бог бережет. Я сам сторгую тебе кафтан со штанами. А ты побудь-ка тут, на лестнице, да заберись повыше.

– Как же ты купишь мне одежду, не зная по-немецки и по-латышски? – спросил я.

– А как мы в Роченсальме разговариваем с чухонцами? Если я покажу на штаны продавца и достану деньги, переводчик нам уже не потребуется. Да заодно и дурацких вопросов мне не сделают!

Возразить было нечего. И впрямь, небритого русского матроса, что хорошо изъясняется по-немецки, всякий запомнит. К тому же мы с племянником моим похожего сложения, разве что я на полтора вершка повыше. Он, зная это, мог купить мне сносную одежду, в которой бы я безнаказанно и неприметно слонялся по Риге.

Пока Сурок стучался в уборные и, кое-как комбинируя известные ему два десятка немецких слов, вызывал наружу постояльцев, я и впрямь забрался повыше. Лестница, которую мы отыскали, была отнюдь не парадной, а узкой и крутой, для театральных служителей. Неудивительно, что она заканчивалась на чердаке.

Странно, что я не присел на ступеньках, чтобы спокойно ждать Суркова, а не поленился и забрался на чердак. В моем положении было не до мальчишеского любопытства и я не мог бы объяснить, воспоминания детства проснулись в душе или же я попросту задумался и не заметил, что лестница кончилась и передо мной дверь. А когда лестница уткнулась в дверь так, что на верхней ступеньке не устоять, если эту дверь не отворить, то что же мне оставалось?

Я и вошел.

Чердак театральный, как я и ожидал, представлял собой захламленное, плохо освещенное невысокое помещение под самой крышей со стропилами, почти такое, как каморка в амбаре Голубя, с крошечными окошками, которые с улицы почти не видны. Построен театр был тридцать лет назад – вообразите же, сколько на чердаке скопилось всякой дряни.

Всякий разумный человек, увидев это пыльное царство, шагнул бы назад, затворил дверь и порадовался тому, что не измазался по уши. Пыль там просто в воздухе висела. Я же вступил на чердак с глупейшим намерением – выглянуть в окошко. Мне было любопытно, что оттуда видно.

Стараясь не слишком вымазаться и все же подняв облачка пыли, я прошел вперед и увидел нечто странное.

В закутке, выгороженном таким образом, чтобы его нелегко было разглядеть от двери и в то же время, чтобы на него падал свет из окна, стояли две большие клетки с белыми голубями.