Иствикские ведьмы - Джон Апдайк Страница 43

– Да, но она живет в доме приходского священника вместе с совершенно распущенными детьми – ни Эд, ни Бренда никогда им ничего не запрещали, – и оставить ее здесь священником было бы благороднее, чем прогнать. Может, есть какой-то курс для начинающих, который высылают по почте.

– А сможет она читать проповеди? Ведь она должна читать проповеди.

– Не думаю, чтоб с этим действительно возникли проблемы. У Бренды прекрасная осанка, она ведь изучала современные танцы, когда познакомилась с Эдом на массовом митинге у Эдлая Стивенсона. Она участвовала в одном выступлении в группе поддержки, а он должен был получить рукоположение на сан. Всякий раз, как он мне об этом рассказывал, я спрашивала себя, любит ли он ее по-прежнему.

– Бренда неумная, безвкусная женщина, – сказала Джейн.

– Ох, Джейн, не надо.

– Что не надо?

– Не говори так. Мы так же говорили о Фелисии, и смотри, что получилось.

Сьюки вдруг уменьшилась и свернулась на другом конце провода, как увядший

салатный листик.

– Ты винишь в этом нас?– живо спросила Джейн. – По-моему, во всем виноват этот горький пьяница.

– Внешне конечно, но мы ведь правда колдовали и бросали разные вещи в горшочек от нечего делать, а у нее они начали вылетать изо рта. Клайд как-то простодушно упомянул об этом, он пытался свезти ее к врачу, но Фелисия заявила, что медицина в нашей стране должна быть полностью национализирована, как в Англии и Швеции. Бедняга ненавидела фармацевтические компании.

– Она вообще была полна ненависти, дорогая. Ее погубила ненависть, исходившая из ее глотки, а не несколько безобидных перышек. Фелисия Гэбриел растеряла все женские качества, ей нужно было испытать боль, чтобы она вспомнила, что она женщина. Нужно было встать на колени и испить чашу возмездия. Ее следовало поколотить. Клайд поступил правильно, но перестарался.

– Пожалуйста, Джейн. Ты меня пугаешь, когда так говоришь, говоришь такое.

– А почему нельзя?В самом деле, Сьюки, ты рассуждаешь, как ребенок. – «Сьюки слабая сестренка», – подумала Джейн. Они мирились с ней из-за новостей, что она им приносила, и из-за проказ на их четвергах; но она и правда была всего-навсего самоуверенной незрелой девицей; она не умеет удовлетворить Ван Хорна, как это умеет делать Джейн, и снять его горячее напряжение. Даже эта старая калоша Грета Нефф, в старушечьих очках, с трогательным педантичным выговором, в этом смысле была больше женщиной, ночью она бывала королевой. – Это только слова.

– Нет, это не просто так. Слова вызывают действия! – простонала Сьюки, ее голос затих, в нем звучала тихая патетика. – Теперь два человека покойники, а двое детей сироты из-за нас!

– Полагаю, через некоторое время и ты станешь сиротой, – сказала Джейн. – Хватит болтать вздор, – ее свистящие звуки шипели, как слюна на горячей плите. – Люди варятся в собственном соку.

– Если бы я не спала с Клайдом, он не сошел бы с ума, я уверена. Он так меня любил, Джейн. Бывало, брал в руку мою ступню и целовал между пальцами.

– Конечно. Так и должны поступать мужчины. Они должны нас обожать. Они дерьмо, не забывай об этом. Мужики абсолютное дерьмо, но мы получаем их, в конце концов, потому что так мы больше страдаем. Женщина всегда страдает больше мужчины.

У Джейн кончилось всякое терпение; казалось, черные ноты, которые она разбирала утром, теперь щетинились и топорщились, как живые, у нее где-то внутри. Кто мог подумать, что у старой лютеранки столько теорий?

– Для тебя, дорогая, всегда найдутся мужчины, – сказала она Сьюки. – Не бери больше Клайда в голову. Ты давала ему то, что он хотел, и не твоя вина, что он не сумел этим воспользоваться. Слушай, я и правда должна бежать, – соврала Джейн Смарт, – в одиннадцать ко мне придут на урок.

В действительности же у нее не было уроков до четырех. Только тогда она помчится из старого дома Леноксов, распаренная и израненная изнутри, а зрелище грязных детских ручонок, калечащих на ее чистейших клавишах из слоновой кости какую-нибудь бесценную простенькую мелодию Моцарта или Мендельсона, вызовет у нее желание схватить метроном и колотить массивным его основанием по этим пухлым пальцам так, как давят в ступке бобы. С того времени, как в ее жизнь вошел Ван Хорн, Джейн стала более страстно, чем прежде, любить музыку, этот осененный золотой аркой выход из пропасти боли и бесчестья.

– Она говорила так сурово и резко, – рассказывала Сьюки Александре спустя несколько дней по телефону, – как будто считает, что у них с Даррилом полное взаимопонимание, и она пытается защититься.

– Это одно из дьявольских наваждений – создавать у каждой из нас такое впечатление. Я и вправду совершенно убеждена, что он любит именно меня, – сказала Александра, смеясь с веселостью отчаяния. – Сейчас я делаю для него большие скульптуры, покрываю папье-маше лаком, как эта самая Сент-Фалль, не знаю, как ей это удается, клей пачкает руки, попадает в волосы, отвратительно.Вылепишь один бок фигуры, а другой получается совсем бесформенным, просто какие-то комки и клочья.

– Да, а мне он говорил, что когда я потеряю работу в «Уорд», то должна попытаться написать роман. Не могу себе представить, как я буду сидеть изо дня в день над одной и той же историей. А имена – ведь люди просто не существуют без реальных имен!

– Ну, – вздохнула Александра, – это он бросает нам вызов, устраивает разминку.

По телефону казалось, что она в самом деле разминалась – каждую секунду она удалялась и рассеивалась, проваливаясь в полупрозрачный зыбучий песок отстраненности. Сьюки вернулась домой после похорон Клайда и Фелисии Гэбриел, дети еще не пришли из школы, а маленький старый дом вздыхал и бормотал про себя, полный мышей и воспоминаний. В кухне не оказалось ни орешков, ни чипсов и ничего, чем бы она могла утешиться, когда брала трубку.

– Я скучаю по нашим четвергам, – вдруг по-детски призналась она.

– Знаю, детка, но вместо них у нас теннис. Наши ванны.

– Иногда мне страшно. Я не чувствую себя так же уютно, как когда мы были сами по себе.

– Ты что, теряешь работу? Что с тобой?

– Не знаю, ходит много всяких слухов. Говорят, владелец вроде бы не собирается искать нового редактора, а хочет продать газету гангстерам из Провиденса, владеющим всей сетью еженедельников в маленьких городах. Все они печатаются в Паутакете, а местные новости передает корреспондент из дома по телефону, все прочие большие статьи и заметки они покупают в синдикате и выдают за экспресс-новости.

– Ничего хорошего, да?

– Да, – выпалила Сьюки; она не могла позволить себе заплакать, как ребенок.

Последовала пауза, а в прежние времена они никак не могли наговориться. Теперь же у каждой из них была своя доля, одна третья часть, о Ван Хорне они молчали, не обсуждали свои посещения острова в одиночку; сырыми и холодными серыми декабрьскими днями эти посещения стали еще привлекательнее; наверху из узких окон спальни Ван Хорна с черными стенами виднелась серебристая полоса океана на горизонте и облетевшие буки, дубы и качающиеся лиственницы, где прежде гнездились снежные цапли, деревья окружали гигантский полотняный купол над теннисным кортом.