Первый великоросс - Александр Кутыков Страница 42

Лишь старый Сыз никого не трогал, ни во что без спроса не лез — будто экономил оставшиеся силы, чтобы посмотреть, как все пойдет в будущем. Погожие дни сидел на улице, впитывая солнышко, при маленьком дельце — с вырастающим лукошком ли, с лапоточками ли, просто так ли. Осматривал полную, привлекательную Гульну с головы до пят, замечал ее заботы, увлекался до забытья становившимися очень четкими от возраста властными черточками ее лица, слушал обрывки речей женщины со Светояром. Сын от мелких упреков страдал. Раньше-то многим занимался Щек. Последний же был подчеркнуто тих и вежлив, пытаясь получить именно от Гульны оценку своей благотворной, на его взгляд, деятельности. Понемногу узнав историю матери, теперь он желал лишь спокойствия.

И спокойствие, которого так ждали тут всегда, пришло. Каждый на Ходунином дворе знал: за тишь наступившую надо быть благодарным Щеку. Но Гульна — женщина, прожившая жизнь с оглядкой на совсем иные вехи, в совершенно другой стороне, — стала проявлять недовольство: то колко трогала Щека, то обижала его — за главенство и удачу.

Этого не мог не видеть чуткий Сыз. Гульна внутренне напряглась, что перенасыщало домашнее пространство человеческой мутью. По разумению Сыза, Гульна сделалась причиной всеобщей напряженности в доме. Конечно, она не обижала Щека и Длесю открыто, но старик помнил случай со Стрешей и знал: мать могла подстроить что-то. Это «что-то», ломаясь и рушась, способно задавить и покалечить немногое, отстроившееся не ею… Сыз, не потерявший ума на старости лет, чувствовал все очень чутко, по-свойски, по-отечески широко желая обустроиться всем.

Говорить с Гульной о ней же самой означало бы привнести в житие еще больший разлад. Потому ограничивался старичок колкими и точными урывками объяснений и советов, когда его спрашивали: ведь был он трусоват, нерешителен и обидчив.

Сыз сидел с потешным от природы лицом и заставлял работать свой крепкий мужицкий ум. Наперво он искал причины ее поведения и, подумав, уразумел, что Гульна, мамка рода, защищала свое личное — и только! По отношению к остальным она, как ни тужилась, была холодна. Благодетельность ее стараний не имела подобающей широты, чтобы служить спокойствию всех. Больше Гульна походила на владычицу и тайную душеприказчицу. Это и замечали те, кто о сем думал.

Совсем не нравилось Сызу отношение мамки к Стреше. Наверное, дело в том, что прожившая свой бабий век женщина готовила девочку на старость себе. Имея Стрешу в невестках, убивала она многих зайцев. Потому и силилась привязать молодку к Светояру.

Ярика и Птаря Гульна любила, но практичный ум ее самоходом сосредоточился на Светояре, и никому более там просто не осталось места. Другие детки рассматривались ею как придаток к старшему сыну. Посему радение матери о благополучии младших невольно мыслилось довеском к устроенности Светояра.

Сыз слышал не раз обращения Гульны к Ярику, что година наступила трудная, что надо заботиться о ближних и помогать старшему брату: вы же, мол, братья… И никогда пока она не наставляла Светояра не сидеть возле мамкиного подола, а рискнуть наконец за воротами городьбы, дабы по проторенной дорожке пошли потом малые, чтобы пробиваться братьям сквозь опасное кольцо посягателей вместе. Никакой опасности старшему сыну она не хотела. Хранила его и берегла, любя и жалея.

Сыз определенно усматривал, что безумная любовь Гульны к первенцу вредила всем — и ей самой, и Светояру, который загнивал под материнским крылом. Не тот уже возраст у мужика, чтобы, храня тишь очага, доставлять хлопоты себе и матери… Получался, по выводам Сыза, замкнутый круг, в омуте которого не было ни лучика спасения. В чреве нынешнего неустроя не преминет возгореться скоро пожар: устанет терпеть злобу и упреки Щек; не мил сделается женщине и Светояр — разочарует ее окончательно… Она, видно, так и не дождется покоя. За широкой спиной шустрого Щека будет уменьшаться старший сын… А покинь дом Щек — род ослабнет до предела. Сам мужик с молодой женой не хотят этого.

«Ум Гульны править не должон, и мне надо помочь справиться с неукладом…» — подвел черту раздумьям Сыз.

Наперво он решил лишить веса вздохи и шепотки Гульны: не поддерживать их ничем, то есть не мешать очевидному переходу рода под руку Щека. «Гульна попросит пособить, что-то кому-то втолковать, а я супротив!.. Пускай поживет бабой, павушка, пускай перестанет думать, что все на ней… Вот только поймет ли сама, что пора отдать заузлившиеся бразды?»

* * *

Щек и стал настоящим главой в семье. Полно говорил лишь с Длесей и с младшими. Светояр жил теперь совсем сам по себе. Гульне волей или неволей пришлось сноситься с настроением и разумением Щека. Но все же не прекращала упертая баба неусыпную борьбу…

— Щек, ладьи идут! — сообщили вернувшиеся с мостков ребята. — Поедете?

По реке проплывали ладьи с купцами. Весла, скрипя, пенили белыми, кружащимися гроздьями воду и кропили ее с высоты щедрыми струями.

— Я поеду. Светояр, ты со мной?

— Поехали, только с чем?

— Да наперво лишь посмотрим. Ярик, прыгай ко мне, а Птаря возьмет Светояр… Обратно, может случиться, без меня вернетесь. Коня я найду. Или на своем отправлю.

— Из-за Остена неуклад?

— Из-за него… Надо поглядеть, кто в ладьях.

Прибыли чуть раньше купцов. Щек проследовал в теремок. Братья остались возле пристани. Ребята разыгрались, а Светояр раздумывал о беличьих шкурках, которые накопились в подволоке… Но коль уж приехали налегке, решил посмотреть, чем тут живы поречные и братец.

А братец, сообщив о купцах, сидел вместе со всеми и молчал, думая, как и что говорить, если чего. Он тут был совсем своим — и по одеже, и по мыслям.

— Что у нас есть на продажу? Я бы блинчиков или колобушек беленьких пошамать не отказался… — Чубок обращал на всех вопросительный взор.

— Завалялось много чего, да нам сейчас не об том думать надо! — окоротил его Кучарук. — Что, Щек, молчишь-то? О деле мыслишь, аль такожде о колобках?

— О колобках из Киева… С берега не видать, кто едет…

Со смотровой вышки заревел рог, и дружинники побежали к причалу.

— В одрине шлем для меня найдется ли? — ненавязчиво поинтересовался у Кучарука Щек.

— Там хороший колпак есть. Иди возьми. С еловцом…

Светояр, не увидев среди выходивших поречных брата, подошел поближе к толпе и стал слушать речи. Говорившие сетовали, что все изменилось, что стали бояться приезда киевлян… Но ни слова упрека кому-нибудь не прозвучало.

Причалили ладьи. Два купца сошли на берег, спросили, чем богаты местные. Узнали новости от знакомых, рассказали киевские были, поинтересовались, где Козич… Торг сегодня не шел: поречные ничего не предлагали, кроме малости гнутого, ржавого железа в пластинах и завитушках. Больше слушали и боялись некоторых вопросов, а пуще всего — привета для Остена. Заботливые молодые кмети, удачно поменяв железо на жито и бузун, шумно отправились в терем.

— Голодны не будем? — встретил их Щек.