Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер Страница 42

Нечто похожее на ревность кольнуло Якова Филипповича в сердце, дымчатые очки не смогли скрыть подозрение в его взгляде.

– Не пойму, куда ты клонишь, дорогая, – слегка раздраженно начал он. – При чем здесь Деляров? Мне не до него, семью и репутацию надо спасать.

Якова Филипповича очень беспокоила жена – погубит, чертова баба! Им овладевала смута близкой беды. Но слова Марии все же зацепились в памяти: рви – не вырвешь.

– Кажется, ты сам хотел от него избавиться? – спросила она, стрельнув чуть раскосыми, игривыми глазами.

От этого взгляда Яков Филиппович млел и терял почву под ногами. Он никогда не думал, что его, подкаблучника, может так будоражить женский взгляд.

– Прошу, не говори загадками, – взмолился он. – Голова кругом идет. От кого я хочу избавиться?

– От Делярова, – загадочно улыбнулась Мария. – Вот и напиши, что он пытается свести тебя со мной. Намеки, мол, разные делает – отдохнуть с подругами и все такое. Никому в голову не придет, что между нами отношения.

– Какие намеки! – сокрушенно взмахнул руками Яков Филиппович. – Меня Исаиха у твоей двери видела в первом часу ночи.

– Ну и видела, – спокойно сказала Мария. – Ты, как порядочный человек, приходил поговорить с несчастной жертвой гнусных инсинуаций. А поздно? Так не хотел компрометировать одинокую женщину перед соседями.

До Якова Филипповича стал доходить смысл дьявольской интриги. «Ай, умна! Ну и стерва! – Он отрешенно потер мясистый нос. – А ведь может получиться… Может! Но какова! – взволнованно подумал он о Марии и резко, будто грудью наткнулся в темноте на что-то твердое, осекся. – Да, от такой всякого ожидать можно, – стеганула беспокойная мыслишка. – Выбираться надо из ее сетей. Но глаза! Как смотрит, зараза!» – застонала его душа.

По традиции от предшественников – главных геологов – Якову Филипповичу перешла секретная тетрадь, в которой хранились записи обо всех выявленных за десятилетия месторождениях. Цены этой тетрадке не было. Яков Филиппович мог ткнуть пальцем в точку на карте района, где в земле лежало золото. Если его сложить, то министр финансов какой-нибудь средней европейской страны, долго икая, пил бы воду. О некоторых месторождениях Яков Филиппович подолгу размышлял, они требовали детальной разведки, и первым в списке значился Унакан.

Давняя, запутанная история тянулась за ним, но Комбинат сорок лет мыл россыпи. От экспедиции требовали ежегодного прироста запасов, а на руде их быстро не вытянешь. Только с появлением обогатительной фабрики появился шанс попытать счастья.

Тут-то и выскочил Деляров с идеей: пройти выработкой по рудному телу и сделать небольшое, тонн десять-двадцать, месторождение с богатым содержанием, а главное – быстро. Наплел про ускорение, научный прогресс, перестройку.

«Унакан сорок лет лежит мертвым грузом, – говорил Деляров на ученом совете. – На разведку по методу Вольского с Остаповским под туманные прогнозы денег не дадут. Сколько будем ждать?»

«Разве перестройка отменяет законы? Надо добиваться финансирования, – возражали оппоненты. – Да – долго, да – дорого, но сто – двести тонн это не десять – двадцать».

Якову Филипповичу было все равно, ему просто хотелось прибрать к рукам эту работу, на пути к которой стоял Деляров.

Неприятный разговор в райкоме его не расстроил. Ну и пусть выговор. Как объявили, так и снимут. Зато дома все обошлось. Жена его жалела, в ней исчезла настороженность, она казалась нежной и даже напрашивалась на ласку. К тому же он узнал, что Делярову недолго оставаться в экспедиции – вот-вот двинут в райком, на повышение.

– Ты, оказывается, бесчестный человек, – притворно вздохнул Перелыгин.

– Это с какой стороны посмотреть, – возразил Пугачев. – Представь трассу. Тысяча километров, да? На ней полета точек, в каждой что-то есть, но чего-нибудь еще надо. Кумекаешь? Комбинату срочно требуются трубы, и за них я могу предложить фонды на уголь; у кого-то есть и трубы, и уголь, но нужна запорная арматура, и так далее. Моя задача перетасовать карты таким образом, чтобы каждому досталась нужная. А получив свои, каким-то козлом к сроку не отгруженные трубы, я должен вернуть все в обратном порядке. По закону – страшное преступление.

– А если обманут?

– Глупо! В стороне не проживешь, а закон прост: ты меня выручаешь, я – тебя.

– Правильнее: ты – мне, я – тебе?

– Ошибочка, – погрозил пальцем Пугачев. – Не для себя стараюсь. И заметь, бумажек не пишу. Только слово. А что в сухом остатке? Для своих я честный, но для закона – нет. Такая вот петрушка с ватрушкой.

Субботний день перевалил за полдень, они не спеша шли по улице, к дому Матвея Делярова по прозвищу Грек – предстояла большая игра в преферанс.

Начинался июнь. Запах свежих смесей весны и близкого лета, веселя кровь, доносил прохладный юго-восточный ветерок. Будоража мысли, приспела летняя бессонница. Время теряло цикличность, день бледнел к полуночи и, едва переведя дыхание, розовел, создавая иллюзию беспрерывности. На горных полигонах собирал в общий грохот трескотню техники промывочный сезон. До мрачной зимней усталости лежала светлая вечность.

– Комбинаторы, – добродушно хмыкнул Перелыгин. – Собственную этику выдумали.

– А как же! – Пугачев, прищурившись, покачал головой. – Всюду должны быть свои правила, без них – бардак. У нас просто: или делай, или все остановится!

– Почти как когда-то: делай или умри.

– Не я это придумал. Знаешь, что неудобно против ветра делать? А если кишка тонка или совесть мучит, бери отбойный молоток в руки – и в забой, план выполнять.

– По-другому нельзя? – с напускной укоризной спросил Перелыгин.

– Придумай, если такой умный, – сплюнул Пугачев.

– Не заводись, – миролюбиво улыбнулся Перелыгин. – Я восхищаюсь твоей решительностью. Ну, правда, – добавил он убедительности голосу, заметив подозрительный взгляд Пугачева. – Объясни только, почему вокруг тащат все, что плохо лежит, а у вас в снабжении – оазис порядочности.

– Тащат у государства, – хихикнул Пугачев. – А мы меняемся, у нас круговая порука, которую вы в газетах поносите. А еще, если помнишь, государство – это мы. Не я, заметь, сказал.

– А я не хочу, чтобы у меня крали.

– Ну и не хоти, – развел руками Пугачев. – Про дефицит ничего не слышал? Если мужик кило гвоздей на стройке спер, он их толкать не побежит – для себя брал. Он бы и рад заплатить, да не может государство с него деньги брать. Я шаровые опоры тебе для «Москвича» доставал, ты за них заплатить мог?

– Спокойно.

– То-то и оно! – Пугачев хлопнул Перелыгина по плечу. – Но мне твои деньги отдать некому, только в карман положить. – Они проходили мимо магазина. – Зайдем, – сказал Пугачев.

В мясном отделе толкался народ. У винного прилавка несколько мужиков обсуждали, чего и сколько взять. Кроме водки и коньяка, на витрине краснело сухое «Медвежья кровь», прозванное «Мишка-донор», белое «Токайское» и замечательный сухой кубинский ром, не пользующийся спросом. Коньяк предлагался двух сортов: молдавский «Белый аист» и азербайджанский, подозрительно зеленоватого оттенка. Пугачев подозвал продавщицу, пошептал ей на ухо, та улыбнулась, ушла и через минуту вынесла коричневый пакет. Пугачев, не заглядывая, поблагодарил и расплатился.