Харбин - Алексей Воронков Страница 42

– Ну, куда же вы? Мы даже не поговорили с вами… Кстати, я не знаю, что с собой брать! И о цене мы не договорились…

– Готовь пятьдесят рублей, – не оборачиваясь, проговорил хриплым голосом незнакомец.

– А еда?.. Может, что захватить с собой?..

– Как хочешь… – равнодушно ответил косматый.

Вон как!.. – подивился Болохов. Такое впечатление, что они не за кордон собираются, а в преисподнюю. Если так, то тогда и в самом деле зачем им еда?..

– Ну а в котором часу ждать-то хоть вас? – напоследок спросил Александр.

– Как только стемнеет, так и приду… – был ответ.

– Не нравится мне все это, – произнес Болохов, возвращаясь к столу, где в небольшом, покрытом толстым слоем сажи котелке его ждала источавшая убийственные запахи картоха «в мундире». – Ей-богу, не нравится!

– Брось! – откликнулся Алешка, которому было известно о планах Болохова. – Разве не видишь? Все идет как по маслу…

Услышав скрип калитки, он машинально посмотрел в окно, пытаясь разглядеть в сумерках выходивших со двора гостей. Проводив их взглядом, он взял в руки вилку и стал гадать, какую бы картоху ему подцепить из дышащего паром котелка. К этой бы картохе немного сальца да холодного молочка, но об этом друзья как-то не позаботились. А все потому, что оба холостяки, которым наплевать, что там у них на столе, – лишь бы желудки набить. Как и Болохов, Мальчиков давно привык к одиночеству и теперь боялся любых перемен в личной жизни. Правда, однажды, устав от вечных вопросов соседей по коммуналке, которые никак не могли взять в толк, почему этот тридцатилетний чернобровый симпатяга до сих пор не женат, он все-таки решил исправить положение. Однако уже скоро его стало тяготить постоянное присутствие рядом с собой женщины, которая хотела все в доме устроить по-своему. Пришлось оставить ей жилплощадь, а самому снять угол в частном секторе, где хозяйкой была старая ведьма, не дававшая ему житья. Только и слышно было: то нельзя, этого не можно… Но потом она умерла, а так как избушка эта на курьих ножках числилась в горкомхозовском фонде, ордер на жилплощадь переписали на Алешку.

– Ты, наверное, думал, что такие вещи церемониалов каких-то требуют, а тут все просто: собрал в вещмешок пожитки – и в путь, – говорит он. – Главное – по темноте на милицейский или на тот же военный патруль не нарваться… Ну а на берегу пограничные дозоры… Хотя, видно, переправщик это опытный, дело свое знает. Ну а коль попадетесь… – Он как-то порывисто вздохнул. – Тогда пиши – пропало… Эти чекисты тебе все кости переломают, прежде чем отправят к праотцам. Не боишься? – вдруг спросил он Александра. – Нет?.. А вот я боюсь. Потому и не пытаюсь бежать. Наверное, потому что трус… А ты молодец!.. И твой дружок Аркашка Туманов тоже молодец…

Болохов даже рот открыл от удивления.

– Аркашка?.. Туманов?.. А что ты о нем знаешь? Я ведь его сто лет не видел. Ходили слухи, он в Добровольческой армии Деникина воевал…

– Вначале у Деникина, потом в Русской армии Врангеля, – сказал Алексей. – Осенью двадцатого заболел тифом и не смог вместе со всеми бежать за кордон.

– Ну и что?.. Где он сейчас? И почему ты его назвал молодцом? – пытаясь не выдать своего волнения, спросил Болохов.

Приятель как-то странно посмотрел на него.

– А тебе разве никто ничего не говорил?.. Хотя о том, что вы были с ним не разлей вода, только я один здесь и знаю… В общем, бежал-таки твой Аркашка за границу. Специально на Амур приехал для этого. Все ждал подходящего случая – и дождался…

– Выходит, он тоже?.. – не выдержал Болохов.

– Да, он был одним из тех пятерых, – подтвердил Мальчиков, имея в виду «харбинских беглецов», к которым у Александра был особый интерес. – Теперь живет и в ус не дует… Молодец! – снова похвалил он его.

Болохову бы порадоваться за Аркашку, а он вдруг сник. Ведь он понимал, что судьба того уже предрешена. Это хорошо, если его сердце почувствует беду, и он снова ударится в бега, иначе… Нет, Болохова бояться ему нечего – тот не посмеет выстрелить в старого друга, но тогда появится другой, у которого не дрогнет рука. Что ни говори, а на каждого приговоренного всегда найдется свой палач. Иначе бы в жизни не было столько крови…

На следующее утро Болохов появился в управлении и предупредил Дулидова о том, что завтра он уходит за кордон.

– Мы вас обязательно подстрахуем, – пообещал Василий Анисимович. – Кстати, проводник не говорил вам, в каком месте вы будете переходить границу?

Эти слова только вызвали у Болохова горькую усмешку.

– Какой там! – ответил он. – Вы бы видели этого проводника – вылитый тургеневский Герасим. Верите, каждое слово приходилось вытягивать из него.

Дулидов улыбнулся.

– Знакомая картина… Это у контрабандистов уже в крови… У них так: меньше, как говорится, слов – больше дела. Ремесло-то их по наследству передается, а с ним и свои правила. Так что нечего удивляться.

До прихода проводника у Болохова оставалась еще уйма свободного времени, которое нужно было как-то убить. Тут же вспомнил о том, что Евстафьев обещал ему показать свои картины, поэтому, не придумав ничего иного, решил вновь нагрянуть к нему в гости. Скорее всего, тот еще до конца не оправился от болезни и потому должен был находиться дома. В отличие от Лешки Мальчикова, у которого с утра были уроки в школе. Незаметно выйдя из управления через тыльные ворота, он по памяти отыскал дорогу, и уже скоро они с Петром Сергеевичем сидели в его горенке и пили чай. Острых тем больше не касались, просто вспоминали прошлое, свою академию, родной Питер, а когда Александр вдруг попросил Петра Сергеевича показать свои работы, тот, хотя и с великой неохотой, все же вытащил откуда-то покрытые пылью натянутые на рамы холсты и выставил их перед гостем. Дескать, коль есть желание – смотри, а то ведь мне больше нечем тебя занять. Разве что только разговорами…

Болохов долго и пристально рассматривал картины, одновременно восхищаясь мастерством художника и завидуя его таланту. А ведь и он, наверное, смог бы создать нечто стоящее, если бы не сменил кисть на винтовку. Жалеет ли он о том? Вряд ли, потому что нет ничего в жизни важнее, чем борьба за народное счастье. Впрочем, у него еще не все потеряно. Надо только дождаться мировой революции, которая навсегда покончит с эксплуатацией людей труда, и все, и тогда можно будет возвращаться к любимому делу. Не всю же жизнь ему бегать с наганом в руках!..

– Замечательно!.. – наконец заключил Болохов. – Жаль, что мне на ваших «Молодоженов» не удалось полюбоваться…

– Ну так пойдемте к Смотровым – там и полюбуетесь, – предложил Евстафьев. – Впрочем, портрет как портрет – ничего особенного.

Смотровы жили в трех кварталах от Евстафьева – на углу Амурской и Кузнечной. Пока шли по морозцу, Петр Сергеевич как заправский экскурсовод рассказывал Болохову об истории возникновения Благовещенска. Так Александр и узнал, что название ему придумали известные своими подвижническими делами военный губернатор Сибири граф Муравьев и святитель Иннокентий, которые почти сто лет назад прибыли в эти места с верховьев Амура вместе с одним из первых сплавов казаков, ставших здешними первопоселенцами. Чувствовалось, что Петр Сергеевич, несмотря ни на что, любил этот город, оттого с такой теплотой и говорил о нем.