В сердце моря. Трагедия китобойного судна "Эссекс" - Натаниэль Филбрик Страница 41

Никерсон называл Чейза «замечательным человеком» и признавал его заслугу в том, что они не потеряли надежды. Перенеся столько всего, рассуждал Чейз, они обязаны были держаться за жизнь: «Я говорил с ними и убеждал, что мы умрем только после того, как умрет наша надежда». Это было больше чем преданность друг другу. Это был и вопрос веры. «Ужасные жертвы и лишения, которые мы перенесли, охранили нас от смерти, – уверял Чейз товарищей, – мы заплатили слишком высокую цену, чтобы умереть сейчас». К тому же он говорил, что «недостойно мужчины жаловаться понапрасну». «Мы обязаны, – настаивал Чейз, – видеть в наших страданиях высшую волю, и только высшим милосердием мы будем избавлены от них». И хотя за прошедшие два месяца они видели не так уж и много проявлений божьей милости, Чейз уговаривал матросов «крепиться и довериться мудрости Всевышнего, не впадая в отчаяние».

В следующие три дня дул восточный ветер, отгоняя их дальше и дальше на юг. «Невозможно было победить человеческую природу и не роптать, – признавал Чейз. – Это был какой-то рок: не оправдалось ни одно наше ожидание, все наши мольбы пропадали втуне».

Двадцать шестого января, на шестьдесят шестой день после крушения, они сориентировались по солнцу и определили, что находятся на тридцать шестом градусе южной широты – на шестьсот морских миль южнее острова Хендерсона. От лежащего на востоке Вальпараисо их отделяла примерно тысяча восемьсот миль. В тот день на смену жаркому солнцу пришел ледяной дождь. Голод и так понизил температуру тел на несколько градусов, а теперь, когда нечем было укрыться, путешественники и вовсе рисковали умереть от переохлаждения. Им не оставалось ничего другого, кроме как пытаться вернуться назад, на север, к экватору.

Ветер дул с востока, и им приходилось маневрировать, налегая на рулевое весло, чтобы держать лодку правым бортом к ветру. До того как они покинули Хендерсон, подобный маневр не вызывал затруднений. Теперь, даже когда ветер был не слишком сильным, они не могли ни удержать весло, ни убрать паруса. «Мы долго работали, чтоб развернуть нашу лодку, – вспоминал Чейз, – и так устали, что едва нам это удалось, побросали все, предоставив дальнейшее воле волн». Без рулевого и без матросов, следящих за парусами, лодка бесцельно дрейфовала дальше. Люди, дрожа, лежали на дне вельбота. «Ужас нашего положения накатил на нас с новой силой», – писал Чейз. Через два часа они собрались с силами, чтобы поднять паруса. Но теперь их несло на север, параллельно побережью Южной Америки. Чейз невольно задавался вопросом: «На что мы надеялись?»

Пока люди Чейза лежали, парализованные голодом, умер еще один член команды Хендрикса. На сей раз это был Исайя Шеппард, третий за неделю умерший и съеденный афроамериканец. На следующий день, двадцать восьмого января – шестьдесят восьмой день после крушения – умер и был съеден Самуэль Рид, единственный чернокожий в команде Полларда. Уильям Бонд остался последним живым чернокожим в команде «Эссекса». Уже не было сомнений, кто стал фаэтоном, а кто – ястребом.

Мореплаватели признавали, что каннибализм низводил цивилизованных людей до уровня тех жестоких дикарей, которые предавались ему из удовольствия. В 1710 году на острове Бун капитан Дин наблюдал, как страшно преобразилась его команда, как только они начали есть тело плотника. «В несколько дней я увидел, как изменился их обычный характер, – писал он. – Исчезли добрые, миролюбивые люди. Взгляд их стал хищным и диким, поведение – жестоким и варварским».

Но не сам акт людоедства снимает моральные ограничения цивилизованного человека. Скорее, это делает невыносимый голод. Еще до высадки на острове Чейз заметил, что страдания мешали матросам «быть снисходительнее и внимательней друг к другу».

Даже во время управляемого Миннесотского эксперимента 1945 года его участники отмечали изменения в собственном поведении. Большинство волонтеров были членами церкви Братства, и многие надеялись, что лишения сделают их лучше. Все произошло с точностью до наоборот. «Большинство почувствовало, что голод не облагородил, а оскотинил их, и они поняли, как тонок был налет цивилизованности».

В другом печально известном случае людоедства в 1765 году страдал от голода экипаж сильно поврежденного судна «Пэгги», затерянного в бурных водах Атлантики. Хотя на борту было много вина и бренди, восемнадцать дней у людей не было во рту ни крошки. Выпив для храбрости, первый помощник сообщил капитану, что он и остальная часть команды собираются убить и съесть темнокожего раба. Капитан отказался принимать в этом участие и был слишком слаб, чтобы помешать им. Из своей каюты он слышал ужасные звуки их трапезы. Через несколько дней команда снова пришла к капитану в поисках новой жертвы. «Я сказал им, что смерть бедного негра не привела их ни к чему хорошему, – писал он, – голод их ничуть не уменьшился. Они же сказали, что вновь проголодались и им нужно снова поесть».

Как и экипаж «Пэгги», экипаж «Эссекса» больше не руководствовался теми нормами, что управляли их жизнями до крушения. Они стали членами «современного дикого сообщества» – этот термин был введен психологами, изучающими людей, переживших плен в фашистских концентрационных лагерях. Люди в таких сообществах очень быстро начинали руководствоваться инстинктами и напоминали скорее стаи диких животных. Точно так же, как заключенные в лагерях страдали от голода и «чрезвычайного нервного напряжения», экипаж «Эссекса» жил в постоянном страхе перед завтрашним днем, не зная, кто из них умрет первым. В таких обстоятельствах, как свидетельствовал один из узников Освенцима, «чувства притупляются». Другая женщина назвала возникшее состояние «аморальным желанием жить». «Ничто не принималось в расчет. Я просто хотела жить. Я украла бы у мужа, у родителей, у ребенка, только чтобы выжить. И каждый день мне приходилось дисциплинировать себя с изуверской хитростью, только бы не позволить себе сделать что-то, что уберет последние нравственные барьеры».

В таких диких сообществах часто образуются небольшие группы. Это коллективная форма защиты от того безжалостного ужаса, который их окружает. И именно здесь нантакетцы – с их родственными и религиозными связями – имели подавляющее преимущество. Поскольку в живых не осталось ни одного чернокожего, никто не может опровергнуть свидетельства белых. Существует вероятность, что нантакетцы боролись за собственное выживание яростнее, чем утверждали после. Конечно, статистика внушает подозрения: все первые съеденные были черными. Скорее всего, нантакетцы не убивали их, но, вполне возможно, не делились с ними мясом умерших.

Как бы там ни было, единственное свидетельство пренебрежения черными – тот факт, что всех их определили в лодку к умирающему командиру. Что на самом деле отличало экипаж «Эссекса» – это высокая дисциплина и сожаление об ошибках, которое они неизменно демонстрировали во всех испытаниях. Если нужда толкнула их вести себя по-скотски, в глубине души они всегда сожалели об этом.

Уильям Бонд продержался дольше прочих чернокожих матросов, потому что был стюардом при капитане. Это позволяло ему питаться сытнее и разнообразнее, чем его товарищам на баке. Но теперь, когда он остался единственным чернокожим среди белых, он должен был спросить себя о своем будущем.