Пираты - Йен Лоуренс Страница 41

Меня радовало, что он рассуждает здраво. Хотелось, чтобы к утру он полностью оправился. Мы поделились на вахты по двое, первую я стоял у штурвала с Дашером на носу.

Ветер все усиливался, мы убегали на восток от надвигающегося шторма. Силу его я чувствовал наверху, в марселях, слышал в свисте такелажа, похожем на вопли пиратов. Он гнал нас в Англию.

К концу моей вахты скорость ветра достигла тридцати узлов, он постепенно сбивался к югу. В нос били волны, корма окутывалась брызгами, Мы с Дашером вымокли до нитки, когда Мадж сменил меня, а Фримэн отправил вниз Дашера.

Мадж уперся, расставив,ноги, и, поплевав на ладони, схватился за штурвал.

– Как дела? – осведомился я.

– Нормально, сэр. Справимся, сэр.

Он навалился на штурвал всем своим солидным весом и прикрикнул на шхуну как на лошадь:

– Н-но! – Он был сильным, хотя и диковатым рулевым, и я видел, что ему можно доверять.

Мачты наклонялись и выпрямлялись, пушки подпрыгивали в своих креплениях. Горн оснастил судно набором малых парусов, на которые можно было положиться в любую непогоду. Я кивнул Маджу и спустился вниз, чувствуя себя уверенно и беззаботно.

Я натянул сухую одежду и уселся за ужин, состоявший из холодной рыбы и влажного хлеба. Горшки мотались на крюках, гремел котел, шарнирная лампа качалась. Из тени появился Баттерфилд. Учитывая качку, он наклонился под тем же углом, что и лампа, как будто какая-то странная сила управляла ими.

Надежды мои, что лихорадка проходит, рухнули, как только я увидел капитана. Печальный и изможденный, он прошел мимо без единого слова, добрался до иллюминатора, коснулся его и ушел. Я попытался заговорить с ним, но он не обратил на меня внимания. Он бродил по судну как заблудшая душа, появляясь в каютах, выходя на палубу, воскресный костюм его промок, с него капала соленая вода, Я вспомнил день, когда умерла моя мать и он появился в доме, пахнущий морем, в этом же самом костюме. И тогда он молча ходил из комнаты в комнату, шевеля губами в беседе с женщиной, которая больше никогда не сможет ему ответить.

При его третьем появлений на камбузе я подошел к нему; взял за локоть и повел в каюту. Если он и замечал мое присутствие, то говорил он не со мной. Что-то бормотал о днях в конторе отца. Я довел его до койки, и он мгновенно уснул.

– Мы почти дома, – успокаивал я его. – Дома вам станет лучше».

Я отнес кусок хлеба капитану Грейсу и закинул внутрь, как служитель в зоопарке. Хлеб ползал по палубе, и пирату пришлось ловить свой ужин.

– И это все, что ты мне принес? – возмутился он.

Сострадания к нему я больше не испытывал. Я винил его во всех наших бедах. Жалкое состояние капитана Баттерфилда, смерть Эбби. Даже этот шторм казался мне делом его рук.

– Мне нужна вода,- потребовал он. Я уже запер дверь.

– Мы почти в Ла-Манше, – крикнул я. – Завтра будет хлеб и вода в Четэмских казематах, сколько положено.

Наконец я заснул. Звуки судна и моря слились в постоянный гул. Последнее, что я слышал, был звук засова капитанской каюты и постукивание каблуков воскресных туфель капитана Баттерфилда, разгуливавшего по судну. Проснулся я уже в вахту Горна. Еще не поднявшись, я понял, что он стоит у штурвала, так плавно, несмотря на бушующее море, шла шхуна. Только Горн мог обеспечить такой ход.

Пробираясь к трапу, я услышал бешеный стук из «Пещеры», но не удостоил его вниманием. Только я высунул голову, как поток воды обрушился на плечи. Я перелез через комингс и посмотрел на Горна.

Он сидел на палубе спиной к нактоузу, И над ним возвышался Бартоломью Грейс