Разбойник Кадрус - Эрнест Ролле Страница 41

— Меня вот что удивляет, — продолжал Шардон после минутного размышления. — Вы мне говорите, что влюбленные захватили перстень и письмо, а потом прибавляете, что курьер продолжает путь в Англию. Зачем же он едет туда?

— Люди эти удержали нашего курьера только на то время, пока подделали перстень и письмо, потом отправили его, убежденного, что он везет оригиналы его величеству. Я теперь нахожусь в полной зависимости от этих людей.

— Кто же эти люди, барон, скажите мне.

— Кавалер де Каза-Веккиа и маркиз де Фоконьяк.

— Я так и думал! — вскрикнул Шардон. — Когда вы приняли их здесь в первый раз, я предчувствовал, что от них пойдут неприятности. Потом мне кажется, я где-то видел одного из них… А между тем, — продолжал Шардон, как бы говоря сам с собой, — волосы и сбритая борода преображают человека. Зеленая шапка и красный камзол тоже его меняют… Потом я видел его мельком… Он убежал через несколько дней после моей посадки… Нет, это нелепо! Однако я видел его только вчера. Он волочит ногу, как «старая кляча».

— Как «старая кляча»? — повторил Гильбоа, ничего не понимая.

— Да, — ответил управляющий.

— Но что это значит? — настаивал барон.

— В тюрьме так называют тех, кто там не в первый раз.

— Как! — вскрикнул барон. — Ты думаешь, что Фоконьяк — каторжник? Это невозможно! Фуше до мельчайших деталей изучил прошлое этого человека. Повторяю, твое подозрение — нелепость.

— Почему же? — возразил Шардон. — Бывали вещи позатейливей. В тюрьме есть свои легенды, где бывшие каторжники играли такие же удивительные роли, как и этот маркиз. Но прежде всего скажите мне, барон, почему вы думаете, что кавалер и маркиз — те влюбленные, имена которых мы стараемся узнать?

— Нет ничего проще, — ответил Гильбоа. — Оба официально просили у меня руки моих племянниц.

Он рассказал, как Фоконьяк вынудил его дать слово и как он обещал руку Мари де Гран-Прэ с миллионом в приданое и свадебной корзинкой в сто тысяч экю. Потом рассказал о притязаниях кавалера де Каза-Веккиа на Жанну де Леллиоль. Притязания эти невозможно отвергнуть, потому что эти люди по странной случайности знали все.

— Но что говорит мадемуазель Мари о подобном предложении? Никак нельзя, чтобы ваша племянница согласилась выйти за этого донкихота.

— Ты ошибаешься. Молодые девушки так загадочны! Когда я ей сказал о планах этого Фоконьяка, она сначала расхохоталась. На другой день, из желания ли называться маркизой или по какой другой причине, она согласилась на мои настоятельные просьбы.

— А вы настаивали?

— Ведь речь шла о моем изгнании или, по крайней мере, о ссылке. Император не щадит заговорщиков.

— А что ответила мадемуазель Жанна, когда вы ей сообщили о предложении кавалера?

— Я еще с ней не говорил. Но моя племянница, должно быть, сговорилась с этим молодым человеком. Где и когда они виделись, я не знаю. Только она ждет этого предложения. Я не могу в этом сомневаться при виде самоуверенности этих людей. Как тут быть? — с горестью сказал хозяин Магдаленского замка.

Шардон, погруженный в глубокие размышления, не ответил.

— О чем ты думаешь? — спросил Гильбоа.

— О том, что объясняет мне разом все обрушившиеся на вас несчастья. Слушайте, наверное, кавалер и маркиз связаны с мошенниками. Доказательства тому — поддельные письмо и перстень. Это подтверждает мои опасения относительно того места, где я впервые увидел этого Фоконьяка. О кавалере де Каза-Веккиа я ничего не могу сказать, кроме старинной поговорки: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты».

С этой минуты Шардон ухватил нить, которая должна была шаг за шагом привести его к разгадке.

— Два разбойника смелые настолько, что явились даже ко двору, пренебрегая Фуше и его полицией, узнали об огромном состоянии вашей племянницы. Овладеть подобным богатством слишком большое искушение, чтобы они не расставили свои засады около замка. Стало быть, прежде всего они постарались узнать привычки обитателей. Это объясняет их постоянное присутствие возле Магдаленского замка, их многочисленные посещения и странные звуки, которые ночью слышат все в доме. Заметьте, ограбление ваши слуги приписывали шайке «кротов».

— Далее, далее! — сказал барон, который при последних словах стал внимательнее прислушиваться к словам Шардона.

— Те, кто день и ночь наблюдал за замком, были свидетелями похищения мадемуазель Жанны. От этого до роли освободителя — только один шаг. Они наказывают гнусных похитителей и обретают вечную признательность. От признательности до более нежного чувства рукой подать. Две девицы влюбляются в странствующих рыцарей.

Гильбоа с удивлением вытаращил глаза на своего управляющего, он начинал понимать. Шардон продолжал:

— Но освободители не раскрыли себя, они остались прекрасными незнакомцами. Весьма естественно, сердце и воображение простодушных девиц сработали. Всякая комедия должна кончиться браком, они и захотели разыграть последний акт, а мы сами доставили им материалы для этой пьесы.

— Да! — с унынием прошептал Гильбоа.

— Что же заключаете вы из всего этого? — спросил Шардон.

— Я ничего, — печально ответил барон.

— А я заключаю вот что, — продолжал управляющий. — Вот смотрите. Два нищих сообщника были наказаны. Не так ли?

— Несчастных зарезали.

— Да! Они были зарезаны, но кем и как? Освободителями и так, как убивают «кроты» — у них на шеях были раны, служащие как бы печатью свирепого главаря этой шайки.

Барон вдруг вскрикнул, он понял все.

— Кадрус! — вскрикнул он. — Это он! Это оба главаря страшной шайки, насмехающейся над всеми. Голова их оценена! Я могу отомстить.

В первую минуту Гильбоа, не подумав, подошел к бюро и тотчас хотел написать донос Фуше. Управляющий остановил его.

— Вы погубите себя, — сказал он. — Поймите, что против подтверждающих их личности бумаг, которые они предоставили министру полиции, вы можете выдвинуть лишь подозрения. Доказательств у нас нет. А у них, к несчастью, имеются доказательства против нас. Тогда все скажут, что вы из личных интересов стараетесь освободиться от опасного соперника. Фуше этому поверит и, может быть, отправит вас в ссылку, если не отрубит голову.

— Ах! — прошептал испуганный барон, падая в кресло и закрывая голову руками, словно хотел удержать ее на плечах. — Что делать?

— А есть способ один, — ответил Шардон. — Слушайте меня внимательно. Голова ваша уцелеет, надо ее защитить. Слушайте же. Такие люди, как мнимый кавалер де Каза-Веккиа и маркиз де Фоконьяк, слишком хитры для того, чтобы мы могли пытаться бороться с ними. Если бы мы имели дело с другими людьми, тогда анонимное письмо положило бы всему конец. Но теперь это невозможно. Кадрус и его помощник узнают, что удар нанесен нами. На другой день после их ареста нас самих арестуют, и они без труда докажут, что мы действовали из чувства мщения. Если бы мы заставили одного из сидевших с ними в тюрьме выдать их, если бы их продал кто-то из бывших дружков, тогда бы все устроилось к лучшему. Главари «кротов» не подозревали бы, откуда последовал удар. Удостоверившись в личности обоих разбойников, Фуше не поверил бы их показаниям против нас. Вы бы раскричались, что это клевета, ложь…