Война роз. Воронья шпора - Конн Иггульден Страница 41

Экипаж деловито развернул корабль и, направив его в обратную сторону вдоль берега, занялся осмотром каждого шва и стыка, починкой всего, что было повреждено или оторвано штормом. Поручни пришлось ставить заново, и корабельный плотник вместе с помощником теперь скрипели пилами. Мокрые опилки и домашний шум странным образом успокаивали нервы.

К полудню лицо Ричарда Глостера утратило часть приобретенного за ночь сине-зеленого цвета, и его можно было без опасения оставить на корме. Моряки ухмылялись, услышав издаваемые им стоны, однако сам он не находил в своем положении ничего смешного. Ричард не видел, как на мачте подняли сигналы флоту, хотя капитан с великой осторожностью наблюдал за приближением первых двух кораблей, готовый немедленно поднять паруса и пуститься наутек в том случае, если он привлек к себе внимание не тех людей. По морю этому плавали и такие корабли, которые без капли сомнений разделались бы с потрепанным штормом судном; и было весьма вероятно, что поутру они вышли в море, предвкушая возможную добычу.

Тем не менее флот собрался снова – корабли пришли в основном с севера и востока, куда их отнесло ветром. Эдуард самолично залез на самый верх мачты, чтобы пересчитать их, и открывшийся вид навсегда врезался в его память. Тридцать два судна собрались вокруг «Марка Антония». Став вокруг него плотным, но достаточным для того, чтобы корабли не могли столкнуться, строем, они ждали, а на палубы проливался свет, и море вновь взволновалось.

Капитан флагманского судна ждал, когда король слезет с мачты. Наконец, стало очевидно, что Эдуард не может прекратить поиск отсутствующих судов, и в конечном итоге капитан полез на мачту и попросил разрешения вести флот дальше. На самом деле им повезло в том, что они потеряли всего четыре корабля, а с ними две сотни людей и сорок коней, пошедших ко дну или захваченных силой. Тем не менее Эдуард сдался, лишь когда солнце снова начало склоняться к горизонту.

Капитаны дожидались только его приказа. Они немедленно поставили все паруса, и флот на полном ходу рванулся к широкому устью реки Хамбер, песчаные берега которого разделяли две мили. Безопасности ради корабли шли по три в ряду, и каждый из экипажей мог ощутить исчезновение ветра и изменение ритма волн, означавшие, что судно уже отделяет от могучих океанских валов клочок суши. К болящим возвращалось здоровье, а впереди под лучами закатного солнца золотилась коса Рейвенспёра, словно протянутая в море рука, защищавшая гавань от всех штормов. На внешней стороне ее у самой воды ютилась горстка домов… Казалось даже, что новый шторм смоет их в воду.

Тридцать два корабля стали на якорь и отправили к берегу лодки, чтобы найти место для безопасной высадки коней и людей. Некоторые уже посматривали на юг, на пристани и причалы на другой стороне эстуария, однако король высадился в Рейвенспёре. Он только расхохотался и покачал головой, когда его младший брат, ни слова не говоря, указал ему на находящийся на противоположном берегу Гримсби. Всего-то одно из лучших рыбацких селений на севере страны. Однако ни один король не начинал своего похода из Гримсби, и с этим приходилось считаться.

Эдуард с братом и лордами сошел на берег еще до того, как ночь опустилась на косу. Граф Риверс и барон Сэй исполняли обязанности королевских телохранителей и личных представителей. Вокруг них собралось примерно две сотни высадившихся солдат. И отнюдь не по случайному совпадению эти люди, родившиеся в Англии и Уэльсе, первыми ступили на берег, некогда бывший для них родным домом. Они первыми пожелали вступить в это войско, когда Карл Смелый начал набирать в него людей. Многим из них не приводилось ступать по английской земле с самого детства, другие бежали за море после совершенного в молодости и по глупости преступления. Восторженные выражения на их лицах тронули Эдуарда, и он улыбнулся толпе. Остальным предстояло высаживаться на берег на следующее утро, чтобы случайно не утонуть на илистом мелководье. Монарх огляделся по сторонам, ощутил всеобщую радость, и глаза его сверкнули.

– Подайте сюда мои стяги, – приказал он.

Стоявший рядом младший брат передал ему знамена на отполированных дубовых древках длиной в восемь или десять футов. Эдуард с почтением принял их, возложил себе на плечо и зашагал сквозь толпу. За ним последовали факельщики во главе с его братом, а дальше двинулись все остальные, взволнованные предстоящей церемонией.

Отойдя от берега примерно на сотню ярдов, Эдуард набрел на пологий склон и направился вверх по нему, так что солнце садилось по правую руку от него. Оказавшись на самой макушке склона, он остановился и сильными ударами вогнал древки в почву, постаравшись, чтобы те вошли в нее как можно глубже. Король прекрасно понимал, что подумают его люди, если хотя бы одно из них пошатнется или упадет, и потому со всей силой втыкал в глину заостренные торцы. Стяг с белой розой, в память отца. Пылающее Солнце, его собственный герб. И три льва, герб английской короны. В молчании монарх преклонил перед ними колени… а поднялся и перекрестился уже в полумраке. Он вернулся домой.