Затерянные в джунглях - Михаил Шторм Страница 41

– Но это же естественно, – сказала Морин.

– Христос так не думал, – парировал Быков. – Он очень четко все изложил. Без оговорок.

Можно было бы спорить на эту тему бесконечно, но им помешали. Как это часто случается, на сцене появились люди, которых только что обсуждали. Камила вошла в хижину с виноватым видом. Виктор отделался обычной дружелюбной улыбкой.

– Привет, – произнес он небрежным, почти веселым тоном. – Мы зашли, чтобы объясниться. Во-первых, Вичету запретил к вам приближаться. Во-вторых, мы с Камилой договорились, что обязательно вмешаемся, если дело зайдет слишком далеко…

– Насколько далеко? – полюбопытствовал Быков.

– Мы бы не дали вам умереть, Дима, – быстро сказала Камила. – Когда ты пришел на площадь, мы наблюдали за тобой из укрытия. И собирались вступиться, если шаман вас не простит.

– Да, именно так мы договорились, – подхватил Виктор, извлекая из заднего кармана знакомую флягу. – Предлагаю отметить ваше спасение.

Быков не стал становиться в позу. Все-таки все они были товарищами по несчастью. Очень скоро им предстояло выбираться из затерянного мира вчетвером, полагаясь на помощь друг друга. Ссориться было глупо.

– Да, давайте отметим, – согласился Быков. – Только устроимся на открытом воздухе, если нет возражений. Чертовски надоело торчать в этой хижине.

Они сели возле хлипкой стены, отбрасывающей тень.

– Где ты наполняешь флягу, хотела бы я знать? – произнесла Морин, обращаясь к Виктору.

– Она у меня волшебная, – усмехнулся он. – Я вообще люблю необычные вещи. – Он посмотрел на Камилу, обнял ее за плечи и привлек к себе. – И необычных женщин.

Быков закашлялся. Надо полагать, оттого, что алкоголь обжег ему гортань.

Делая крохотные глотки из фляжки, четверо путешественников обменивались ничего не значащими фразами и рассеянно наблюдали за жизнью лесной деревушки. Почти все ее обитатели были как на ладони, потому что у хижин не было дверей, а у некоторых вообще было три и даже две стены. Мужчины как всегда отсутствовали, а женщины занимались хозяйством: что-то мешали, месили, лепили, плели, шили, нанизывали и варили, ухаживали за стариками и возились с малышами. Дети постарше играли с камнями и костями или выкапывали из земли насекомых, которых тут же азартно поедали.

Глядя на них, Быков удивился тому, как быстро он привык к совершенно чужому для себя быту. Словно провел в индейской деревне не несколько дней, а несколько лет. Сидит себе в тени, прихлебывает виски и невозмутимо смотрит на самых настоящих дикарей, недалеко ушедших от первобытных людей.

– А я здесь уже обжился, – изрек он неожиданно для себя. – Скоро уходить, а мне даже немного грустно.

– Это алкоголь тебя настроил на сентиментальный лад, – сказал Виктор отеческим тоном.

– Лично я просто не дождусь, когда выберусь отсюда, – призналась Морин. – Меня очень угнетает то, что я не могу позвонить в банк и заблокировать карты, которые украл у меня этот противный Мигель…

– Мануэль, – поправил ее Быков. – Вряд ли он сумеет подобрать коды. А вот отсутствие связи меня действительно угнетает. От нас давно нет никаких вестей. Родные, наверное, ужасно беспокоятся.

– Да, это кошмар, – сокрушенно покачала головой Морин.

– Обо мне некому беспокоиться, – беспечно сказал Виктор. – Все привыкли к тому, что я постоянно путешествую. Я ведь с детства искатель приключений. Ненавижу торчать на одном месте.

Только Камила не проронила ни слова, опустив голову. Быков вспомнил, что не так давно она потеряла мужа и сына. Этот разговор должен был причинять ей сильную душевную боль. Он стал лихорадочно придумывать новую тему, но в этот момент их уединение нарушил индейский мальчуган лет пяти, который с отчаянным воплем ужаса бросился в их сторону. Секунду назад он лазил в зарослях, окружающих поселок, а теперь сломя голову мчался к незнакомым взрослым людям, взывая о помощи.

Причиной его бегства стала большая желто-коричневая змея, преследующая мальчика стремительными пружинистыми прыжками. Не раздумывая, Быков выломал толстую жердь, подпирающую крышу хижины, и кинулся малышу на выручку. Страшный удар пришелся по спине ползучей гадины, переломав ей хребет. Утратив способность ползти, змея стала яростно извиваться, то закручиваясь вокруг палки, то вытягиваясь на пыльной земле. При этом она не переставала шипеть и кусать дерево, надеясь отплатить врагу смертельными порциями яда.

Содрогнувшись от отвращения, Быков улучил момент, размахнулся и стал бить змею, стараясь размозжить ее маленький плоский череп. Это удалось ему с пятого или шестого раза. Вся изломанная, измочаленная, змея обессиленно растянулась в пыли. Капли ее крови походили на красные ягоды, раскатившиеся вокруг. Она еще подергивалась и слабо шевелила хвостом, но ее минуты были сочтены.

Удостоверившись в этом, Быков обернулся. Морин и Камила смотрели не на него, а на Виктора, который, держа мальчика на руках, нес его навстречу причитающей матери. Индианки, выскочившие из-под навеса, тоже смотрели на Виктора. Он того стоил. Высокий, плечистый, весь из себя эффектный, геройский, мужественный. Ни разу не обернувшись, он передал спасенного малыша счастливой матери. Она, естественно, рассыпалась в благодарностях. Остальные индианки тоже обступили Виктора, дергая его за одежду и хлопая по плечам.

А Быков со своей дубиной стоял один, как будто его и не было. Усмехнувшись, он покрутил головой и вернулся на прежнее место. Морин расцеловала его в щеки, в то время как Камила увивалась вокруг Виктора. Перевернув флягу, Быков открыл пересохший рот. Туда упало несколько капель. Этого было слишком мало, чтобы смыть горечь, скопившуюся у него во рту.