Слон императора - Тим Северин Страница 41

Внезапно лодка попала в невидимый водоворот и начала медленно разворачиваться. Но лодочники легко выправили курс и направили судно на середину реки. Оба берега были крутыми и густо поросли кустарником, и в случае чего пристать было бы негде. Было ясно, что теперь у нас уже не было возможности уйти с реки. Приходилось двигаться туда, куда она несла нас. Окончательное решение о том, продолжать ли путь по суше или плыть рекой, Аврам предоставил мне. Если я ошибся, винить мне будет некого, кроме самого себя.

Неподвижно стоявшая впереди на отмели цапля, не шевелясь, следила за нами взглядом. Мы приближались так медленно, что птица не видела в нас опасности, и, когда мы проплывали мимо, она лишь повернула голову с клювом-копьем.

– Мы движемся медленнее, чем шли бы пешком, – пожаловался я Авраму.

– Как только появится течение, поплывем быстрее, – заверил он меня.

Река впереди поворачивала налево, и некоторое время мы не видели, что ждет нас дальше. Пройдя излучину, мы миновали устье ручья. Скорость нашего продвижения чуть заметно увеличилась, но силы притока хватило лишь на несколько ярдов. Не будь я так удручен прискорбной медлительностью плавания, я, пожалуй, наслаждался бы покоем разворачивавшихся вокруг пейзажей. Впереди плескалась в воде большая стая диких уток с голубыми клювами и кончиками крыльев, красивыми пестрыми грудками и заметными белыми полосками прямо под глазами. Они не торопясь, лениво расплылись в стороны, чтобы не попасть под мерно опускавшиеся в воду весла, пропустили нас и, когда караван миновал их, снова собрались в кучку и вернулись к прерванному было кормлению. Чуть ли не на расстоянии вытянутой руки негромко плеснуло, и по воде разбежалась рябь, и, прежде чем рыба длиной с мою руку ушла в глубину, я успел заметить плавник и зеленую, с бронзовым отливом, спину. Высоко над нашими головами пролетели четверо поразительно белых на фоне серого неба лебедей. Они следовали вдоль реки, и шум их крыльев так быстро настиг нас, а потом столь же быстро стих, что я невольно почувствовал, будто наши лодки стоят тут на якоре. Откуда-то издалека донесся продолжительный раскат грома…

Часы тянулись невыносимо медленно. Всю вторую половину дня наша маленькая флотилия тащилась по реке со скоростью улитки. В отличие от относительно прямой сухопутной дороги река петляла самым причудливым образом. Там, где деревья спускались к самой реке, лодочникам приходилось прижиматься к другому берегу, чтобы не наткнуться на ветки, опускавшиеся низко над водой. Это еще больше удлиняло путь. Мы не имели никакого представления о том, что ждет нас за каждым следующим поворотом, и порой я обнаруживал, что мы плыли не на юг, а, напротив, на север. Я не был уверен, что за четыре часа плавания мы прошли столько же миль, сколько могли бы пройти по суше.

Не успел я подумать, что хуже уже быть не может, как что-то негромко проскребло по дну нашей лодки. Мы находились на самой середине реки и плыли так медленно, что я не сразу сообразил, что мы совсем остановились. Наша лодка зацепилась за мель.

Лодочники принялись махать плывшим сзади товарищам, извещая их о случившемся, чтобы и те не наткнулись на подводное препятствие.

Их предводитель, коренастый приземистый человек в широкополой соломенной шляпе, был совершенно невозмутим и неторопливо закатывал рукава, демонстрируя мускулистые предплечья, густо поросшие черным волосом. Потом он взял длинный шест и принялся прощупывать дно. Я решил было, что он искал место поглубже, по которому можно было бы провести лодку в обход мели, но оказалось, что ему требовался лишь более или менее твердый участок, чтобы упереться. Вчетвером – он и три его товарища – лодочники навалились на шесты, и вскоре наша лодка неохотно подалась назад, на более глубокое место. Затем, не говоря ни слова ни мне, ни Авраму, они направили ее к остальным, которые уже притулились к берегу. Наша лодка глубоко вошла носом в камыши. Один из гребцов перепрыгнул на берег и крепко обмотал причальный канат вокруг ствола молодого деревца.

Я совсем растерялся и спросил лодочника:

– Ты не хочешь попытаться обойти мель?

Он тупо взглянул на меня, и Аврам перевел мой вопрос на язык, который был понятен мне лишь отчасти.

– Он говорит только по-бургундски, – объяснил мне драгоман, выслушав ответ лодочника. – Уверяет, что лучше переночевать здесь. Безопаснее будет.

Я посмотрел по сторонам. Река пролегала через совершенно нетронутый лес. По обоим берегам возвышались могучие деревья, покрытые густой летней листвой. Не было слышно ни движения, ни звука – вообще никаких признаков жизни. Даже листья не шевелились в неподвижном вязком воздухе. Я не мог не задуматься о том, почему лодочник говорит о безопасности, когда вокруг так мирно.

– Скажи ему, пожалуйста, что я недоволен тем, как мы сегодня двигались. И спроси, далеко ли он рассчитывает проплыть завтра. Я боюсь, что у нас кончится корм для животных, – попросил я переводчика.

Последовал еще один непродолжительный обмен репликами, и Аврам сообщил, что лодочник завтра рассчитывает проплыть хорошую часть пути и добраться до города, где можно будет приобрести корм.

Я скрепя сердце принял его слова и стал ждать, когда же лодочники сойдут на берег и примутся разбивать лагерь, но так ничего и не дождался. Вместо этого они затащили все четыре суденышка глубоко в камыши – так, что те почти касались тупыми носами берега, – и, подтянув их поближе друг к другу, связали между собой дополнительными веревками. Судя по всему, они так и собирались ночевать в лодках.

Вало накормил животных из наших припасов, а повар Аврама забросил удочку с кормы нашей лодки и выловил несколько крупных рыбин с серебристо-золотой чешуей. Ему одному лодочники позволили сойти на берег, развести там костер и пожарить рыбу. Когда же пища была готова, главный лодочник настоятельно попросил повара вернуться в лодку. Вечерние тени удлинялись, и я снова и снова спрашивал себя, почему же они не позволили нам ночевать на сухом берегу и что опасного может быть в этом девственном лесу.

Небо словно сделалось ниже, и сумерки наступили раньше обычного. Облака на небе все сгущались, пока не стали похожи на простоквашу. Сквозь густые кроны время от времени пробивался отблеск далеких зарниц и доносились раскаты грома, но они были настолько слабыми, что лишь подчеркивали глубокую тишину, царившую под могучими деревьями.

С наступлением темноты вокруг нашей флотилии началось громкое кваканье, жужжанье и стрекотанье. Поначалу шум был не столь сильным, но, по мере того как к хору присоединялись новые мириады лягушек и насекомых, он делался все громче и громче и в конце концов достиг такой силы, что казалось, будто сам воздух дрожал от потока звуков, сливавшихся в непрерывный мощный хорал. Заснуть под этот шум было невозможно: он проникал прямо под череп. Правда, время от времени он затихал ненадолго, но уже через несколько мгновений возобновлялся с новой силой. Изредка в этот многоголосый гул вплеталось чье-то чириканье или пронзительный свист. Никогда в жизни я не слышал ничего подобного и долго ворочался, прежде чем сумел все же погрузиться в беспокойный сон.