Проклятие палача - Виктор Вальд Страница 41

Был ли счастлив Гудо? Да был!

От этого ответа самому себе Гудо улыбнулся. При этом он и не заметил, как отшатнулись и едва не сбились с ритма гребли его соседи Весельчак и Ральф. За многие дни совместной работы на веслах они впервые увидели ожившее лицо их страшного товарища по банке. В его улыбке эти несчастные только разглядели изуродованные губы и торчащие по их краям уцелевшие клыки. Что им до мыслей и воспоминаний того, кого они считают безумным людоедом. Им никогда не объяснить, и даже рассказывать не стоит того, как был счастлив Гудо.

Не долго, всего-то несколько месяцев. Но этого хватило, чтобы понять – какое оно, счастье! Выстраданное, найденное и защищенное!

С кем бы из пленников острова Лазаретто не разговаривал Гудо, все к слову остров добавляли «наш проклятый».

Сейчас, вспоминая о недалеком прошлом, добровольный пленник острова в странных синих одеждах с тоской и нежностью прошептал: «Лазаретто»…

…– Старик, нам нужна крыша над головой.

Старик в некогда дорогой, изысканной и благородно белой тунике и укутанный в рваный плащ с лисьей подбивкой, усмехнулся:

– Я вижу, ты нашел свою женщину и…

– Эту девушку зовут Грета.

– Все на этой земле по воле Господа. И волосы отрастут, и мальчишечье тряпье женским платьем заменится. А если Господь пожелает…

– Пожелает, старик. Вот хлеб, а вот и мясо. Как быть с водой и вином?.. Пока еще не знаю. Но буду знать.

Старик со вниманием посмотрел на крепкого мужчину в странных одеждах, затем на женщину с ребенком и девушек, укрытых одним огромным синим плащом, и кивнул головой:

– Моя хижина – не самое достойное жилье на нашем проклятом острове Лазаретто, зато его хозяин – самый высокородный из обитателей этого клочка суши. Мое имя Энрико Пальмери. Здесь я по милости самого дожа Андреа Дандоло. И если вас не пугает личный враг дожа, то его жилище к вашим услугам. Прошу!

Порадовав свое тело вкусной пищей, к вечеру старик ожил:

– Странно Господь устроил внутренний мир человека. Еще утром я желал для себя скорой, а главное не мучительной смерти. А сейчас… Сейчас по моему телу разливаются приятные соки от сытой утробы. От этих соков размягчился мой окаменевший мозг, и вот я уже думаю о своем дворце Фондаки на Гранд канале [71]. Вы когда-нибудь плыли вдоль этого величайшего творения рук человеческих? Я так и думал. Вы чужеземцы, и понимаю далеко не благородных кровей. Ну, ничего. Может так случится, что я буду рад приветствовать тебя… Как тебя? Гудо?! И твоих женщин на мраморных ступенях моего дворца, достойного для проживания великих королей! Вот что сотворил ты со мной, Гудо. Накормил, и этой малостью дал пищу мозгу для мечтаний. Хотя я предчувствую, что мои кости останутся здесь, на нашем проклятом острове Лазаретто. А мой дворец отберут у моих детей ненасытные дожи и устроят в нем свои склады под пшеницу. Это из мести мне. А может все же у них хватит здравого ума и используют они мой дворец для величия Венеции [72].? Я жил, трудился и воевал во славу Венеции. А умру…

И старик обреченно махнул рукой.

– Как быть с водой? – не отрывая своего взгляда от Аделы, кормящей грудью младенца, спросил Гудо.

– С водой? Может, выпадет дождь. Тогда и наберем воды. У меня есть несколько кувшинов и тазов. Это все мое богатство. На дне одного из кувшинов есть еще два глотка воды, – со вздохом ответил благородный Энрико Пальмери.

– А если не будет дождя?

– Тогда станем на колени и поползем к тем дьяволам, что правят в помещении лекарни. Туда каждые три дня привозят несколько бочек воды, немного пищи и лекарства. Там заправляет негодяй Тьеполо и его разбойники. От них добра не жди. Совсем в своей гордыне свихнулись. Когда еще был жив отец Артензио, все было по другому, по совести и слову божьему. Но три недели назад святой отец не вернулся на наш проклятый остров. Я точно знаю, что он умер, хотя говорят разное. И с тех пор главным в лечебнице назначен сенатом Венеции Тьеполо. С таким же успехом можно было назначить и саму смерть. Впрочем, это одно и то же. Вот только смерть сразу разит человека своей холодной косой, а Тьеполи оттягивает время, чтобы вытащить из своих жертв деньги, драгоценности и полезные ему пожитки. А еще он за глоток воды и кусок каши пользует женщин, а тех, кто не обращается к нему за помощью – просто насилует. Для всего этого злодеяния Тьеполи собрал шайку разбойников себе подобных. Ты еще с ним обязательно встретишься. А может и уже повидал.

Гудо, молча, кивнул головой. Заметив этот жест, Адела отвернулась к занавешенной холстом стене.

– Оно бы еще ничего, – продолжил старик. – Вот только на нашем проклятом острове есть еще две три своры разбойников. Самая многочисленная и вечно грызущаяся между собой это моряки…

– Это они забирают передачи родственников на берегу, – нахмурился мужчина в синих одеждах.

– Это их главный промысел. Многие из них не венецианцы, и им не приходится надеяться на помощь друзей и родни. На этом острове до черной чумы была стоянка кораблей. Так что они считают этот клочок проклятой земли своей территорией. Когда был жив отец Артензио, все было по-другому, но и тогда старикам и женщинам жилось не сладко. А теперь и вовсе жизни нет. Из-за них стражники не пристают к берегу. С ними уже нельзя передать весточку родным и друзьям. Поэтому многие из них уже похоронили в своей душе и в сердце несчастных узников проклятого острова Лазаретто. И мне уже более двух недель не было передач. Хотя я уверен, что мой старший сын все еще прячется в самой Венеции и готов мне помочь. Как бы я хотел передать для него записку через благородных друзей.