Затерянные во льдах. Роковая экспедиция - Иннес Хэммонд Страница 41

— Как насчет Санде?

— Он позвонил, куда хотел.

— Он вернулся на борт?

— Да, я об этом позаботился. Я ходил с ним.

— Вы не знаете, в какой город он звонил?

Он покачал головой.

— Нет. Он не позволил мне войти в переговорную будку вместе с ним.

— Дахлер очнулся?

— Да, он в порядке. Не считая небольшого похмелья.

Я поднялся и направился в кают-компанию. Там сидели Санде и Дахлер. На столе между ними находилось то, что осталось от рисового пудинга. И снова я услышал имя Макса Бакке, на этот раз от Санде. Его голос нервно подрагивал и звучал неестественно высоко. Когда я вошел, он быстро оглянулся, и я заметил облегчение, промелькнувшее на его лице. Он явно обрадовался тому, что я прервал неприятный для него разговор.

— Кто такой Макс Бакке? — поинтересовался я, усаживаясь за стол.

Дахлер встал.

— Один из деловых знакомых мистера Санде, — тихо ответил он и обернулся к водолазу. — Мы еще поговорим о Максе Бакке. Там разъяснилось, мистер Гансерт? — спросил он, обращаясь ко мне.

— Я не знаю, — отозвался я. — Я еще не был наверху.

Он вышел, а я остался наедине с Санде.

— Кто такой Макс Бакке? — повторил я свой вопрос, накладывая себе в тарелку мясные консервы.

— Просто наш общий с мистером Дахлером знакомый, — ответил он.

Пробормотав какие-то невнятные извинения, он встал и едва ли не бегом покинул кают-компанию.

Покончив с ланчем, я поднялся на палубу. Шел дождь. Яхту окутывал густой туман. Горы с обеих сторон превратились в мутные тени. Боковой ветер налетал порывами, увязая в невидимых оврагах на склонах гор. Дик сидел за штурвалом. Его черный дождевик блестел от дождя, а крохотные капли влаги льнули к бровям. Джилл и Дахлер стояли в кокпите.

— Вы хорошо поспали? — спросила Джилл.

Ее лицо было очень свежим и румяным. Пряди светлых волос выбились из-под козырька черной норвежской зюйдвестки. Серые глаза улыбались и как будто подразнивали. Больше всего она была похожа на девчонку-подростка.

— Спасибо, неплохо, — кивнул я. — Дождь давно начался?

— Да он все время идет, — ответила она.

— В устье Согнефьорда дождь идет всегда, — сообщил мне Дахлер. — Это очень влажное место. — Он поднял глаза к свинцовому небу. — Скоро распогодится. Вот увидите.

Он оказался прав. К тому времени как мы поравнялись с Квамсоем, уже выглянуло солнце. Ветер повернул и теперь дул вдоль фьорда, нам навстречу. Мы убрали паруса и завели двигатель. Горы расступились. Теперь они были еще выше и еще массивнее. Но ничего величественного в них не было. Закругленные вершины венчали снежные шапки, но густо поросшие лесом склоны мягко спускались к спокойным водам фьорда. Казалось, они нежатся в лучах солнца, являя миру неожиданную гармонию ярко-зеленого цвета деревьев и ослепительно-белого снега. Меня эта ласковая улыбающаяся природа разочаровала. Я рассчитывал увидеть суровые горы, нависшие над нами отвесными склонами черных скал, и белое кружево гигантских водопадов, с шумом омывающих гранитные утесы.

Ветер стих, и поверхность воды превратилась в сверкающее зеркало. От яхты поднимался пар, а мне было жарко, несмотря на то что кроме рубашки с коротким рукавом на мне ничего не было. Дик пошел спать, и Дахлер тоже спустился вниз. Все остальные члены экипажа растянулись прямо на палубе и заснули на солнце. Джилл пришла на корму и присела рядом со мной в кокпите. Она ничего не говорила, а просто молча сидела, опершись подбородком о ладонь одной руки, и смотрела вперед, на широкий и плавный изгиб фьорда. Она ожидала своей первой встречи с Йостедалом.

Я часто вспоминаю тот день. Это было начало чего-то нового в моей жизни. Сидя за штурвалом и наблюдая за тем, как неторопливо распахивается перед нами поворот фьорда, я впервые в жизни понял, что такое разделить чувства другого человека. Я знал, какие чувства ее охватили, так же отчетливо, как будто испытывал их сам. Она была одета в темно-красный свитер и зеленые вельветовые брюки. Ее светлые волосы, которые перебирал легкий ветерок, сверкали на солнце нитями чистейшего золота. Мы оба молчали. Тишину нарушал только ритмичный гул двигателя и легкий шорох разрезаемой носом яхты воды.

Постепенно огромный мыс по левому борту скользнул назад, и впереди раскинулся обширный горный массив к северу. И вдруг горы как будто расступились, и перед нами открылся вид на Балестранд и Фьерландсфьорд, от которого захватывало дух. Зубчатые горные хребты вздымались друг за другом неровными рядами. Кряжи громоздились друг на друга, вонзаясь вершинами в опрокинутую синюю чашу неба. Нижнюю часть склонов покрывала темная зелень сосен, а долины сверкали, как изумруды. Но выше растительность исчезала, и серо-коричневые скалы уступами карабкались все выше, напоминая неприступные бастионы и подпирая сверкающие шапки ледников.

— Как красиво! — прошептала Джилл.

Но я знал, что она думает не о дикой красоте этих мест. Она смотрела вдаль, туда, где волшебным ковром сверкали на солнце снега Йостедала, и вспоминала Фарнелла.

После этого она долго молчала. Она просто сидела рядом и думала о нем. Я ощущал ее мысли у себя в голове, и каким-то странным образом они причиняли мне боль. Ее левая рука свободно лежала на краю кокпита. Тонкая, как будто выточенная из слоновой кости, с изящным запястьем и голубоватыми прожилками вен, она лежала на покрытой лаком коричневой поверхности из красного дерева, так близко от меня, что я совершенно бездумно, осознавая только ее эмоции у себя в груди, потянулся к ее пальцам. Они оказались прохладными и гладкими. Едва я коснулся ее кожи, как почувствовал, насколько она мне близка. Еще никогда и ни с кем я не был так близок. Я хотел убрать руку, но внезапно она сжала мои пальцы. А потом посмотрела на меня. Ее серые глаза широко распахнулись, и их подернула поволока. Она держалась за мою руку, как будто это было нечто такое, что она боялась потерять.

— Спасибо, Билл, — тихо произнесла она. — Я очень вам благодарна.

— Он так много для вас значил? — спросил я, и мой голос предательски дрогнул.

Она кивнула.

— Так много. — Она снова перевела взгляд на горы. — Так много и так давно. — Она снова помолчала, продолжая держать меня за руку. — Шесть недель, — прошептала она, как будто разговаривая сама с собой. — Это все, что у нас было. — Она обернулась ко мне. — Билл. Ради чего мужчина может отречься от любви? Это должно быть что-то недоступное пониманию женщины. Вот вы, например. Вы когда-нибудь были влюблены?

— Много раз, — ответил я.

— Но это не было по-настоящему? Вам не приходилось испытывать чувство, ради которого вы были бы готовы отречься от всего остального?

— Нет, — покачал головой я.

Внезапно ее пальцы так сильно стиснули мою руку, что я ощутил, как ее ногти вонзились в мою ладонь.