Агент полковника Артамонова - Борис Яроцкий Страница 40

— Куда направляетесь?

— В Никополь.

— Покажите, чем торгуете.

Константин раскрыл ящик. Рахат-лукумом здесь и не пахло, но рыболовные крючки тут же приковали алчный взор сержанта.

— Я вижу, что вы рыбак, — сказал Константин. — Как человеку, с которым меня роднила служба солнценосному, я вам презентую вот эти два крючка. С них не сорвется любая дунайская щука. Мне их привез капитан Миллер, мой бывший командир. Он недавно вернулся из отпуска.

Отдыхал у себя дома, в Германии. Говорят, теперь будет командовать табором. На слыхали?

— Что-то слышал, — промямлил сержант, возвращая «ветерану» его документы.

Уже когда кофейню покинули полицейские, сидевший за соседним столиком испитого вида болгарин подмигнул Константину, показывая на дверь:

— Легко ты отделался, дружище. За каждого чужого они берут деньги.

— Я ему подарил каленые крючки. Они дорого стоят. Это вам подтвердит любой настоящий рыбак.

— А что мне подаришь, если я тебя доставлю в Никополь? Завтра меня туда посылает хозяин, господин Цырлин. Тебе, торговцу, не понять, что такое — служить у хозяина. Если у тебя много крови — будет мало, а то и совсем не останется.

Чувствовалось, болгарин перебрал, смешивая вино с плиской, чтоб крепче ударяло в голову. Вот и говорил, что хотел. Трезвый — промолчал бы.

«Мне-то не понять, что такое хозяин-кровопийца? — про себя возразил Константин. — Хозяева, что в Одессе Коган, что в Виддине Цырлин, — мерзавцы одной масти».

Вслух произнес:

— Сторгуемся. А если я у вас заночую, то и добавлю за ночлег.

Ночлег был кстати. Уже третьи сутки Константин не смыкал глаз, а после чашки кофе совсем разморило. День хотя и выдался не знойным, и небо было затянуто облаками, все равно давила духота, как перед дождем.

Со стороны селения Кула влажный ветер доносил гнилой запах заросшего тростником болота. И зачем турки возвели крепость в таком неподходящем для житья месте?

Ответ напрашивался простой. Это был стык нескольких стран: подневольной Болгарии, вечно бунтующей Сербии, ко всему безучастной Валахии. Отсюда рукой подать до Австро-Венгрии, от нее немного восточней — Румыния, подмявшая под себя измученную Молдавию, а еще восточней — Россия, это смертельно опасное для Порты славянское государство. Однажды астролог султана Абдул-Азиза по расположению звезд установил, что Россия со временем превратит Порту в карликовую звезду. Астрологу отрубили голову.

В Виддине всегда располагался крупный гарнизон, в отдельные годы сосредотачивавший до тридцати тысяч пехоты и кавалерии. Отсюда на подавление славян посылались отборные войска — янычары и башибузуки, приученные рубить головы каждому, на кого укажет наместник султана.

Еще не так давно из Виддина шли войска в верховья Дуная — турки осаждали Вену. Но со временем могущество их иссякло, и теперь они уже не мечтали покорить Европу, стремились удержать то, что добыли мечом за пятьсот лет почти непрерывных войн. А добытое мечом, как известно, вечно не удержишь, кто посильней — отнимет. А у сильного отнимет сильнейший. И так, по всей вероятности, до бесконечности, пока люди не изведут друг друга до последнего младенца.

Обо всем этом говорили два собеседника: Константин Фаврикодоров (по документам турок Хаджи-Вали) и работник купца Цырлина болгарин Антон Игуменов. Оба они направлялись в Никополь.

Хаджи-Вали вез никопольским рыбакам немецкие каленые крючки и другие рыболовные снасти, а болгарина хозяин послал за винными бочками. На бочках Цырлин разбогател.

Он уже не первый год покупает у молдаван вино в дубовых бочках.

Вино в Болгарии не удается продать даже за гроши — своего, хорошего, достаточно и по дешевой цене, а вот бочкам, в той же Франции, цену не сложишь. Так что бочки для молдаван — это всего лишь тара, а для Цырлина — прибыльный товар.

Игуменов с рождения живет в Виддине, знает все, что делается в крепости. Слово за слово, рассказал, что до последнего времени в гарнизоне было пятнадцать тысяч отборных войск, сегодня и десяти нет.

— Сняли даже крепостные орудия. Не все, конечно. Десяток оставили. На всякий случай, — говорил он, как хвалился.

— Небось, продали, — предположил Константин.

— За такую продажу головы снимают. Еще в апреле, когда Россия объявила войну, орудия перевезли в Никополь. Да ты сам их увидишь на крепостных стенах.

— Зачем их перевозить, Виддин тоже крепость?

Игуменов тихо засмеялся.

— Вот что значит торговый человек. Быстро ты забыл, зачем перетаскивают орудия.

— Знаю, стрелять будут.

— Теперь — в точку. Там, я от офицера слышал, русские будут переходить Дунай.

— Значит, туда же и солдат погнали?

— Погнали их дальше. Аж в Рущук.

— А туда зачем?

— И там будут русские переходить.

— И тоже от офицера слышали?

— Ты в кофейне посиди вечерок, когда офицеры наливаются плиской. У них только и разговору о приближении русских.

— Но мусульмане вино презирают.

— Вино, но не плиску. Турецкий офицер любит жизнь, и отдавать душу Аллаху не торопится.

— А кого же тогда под пули посылают? — Константин вызывал Игуменова на откровенность. Он, считай, каждый вечер слышит, о чем говорят и спорят турецкие офицеры. Этого испитого болгарина они видят в кофейне не первый год, многие знают, и не в последнюю очередь полевая полиция, что Игуменов — работник торговца Цырлина, а Цырлин у местного начальства человек свой, первый жертвует деньги на процветание империи.

— Кого посылают под пули? — переспросил Игуменов и кнутовищем показал на стайку болгарских мальчишек, пасших у дороги козье стадо. — Раньше их посылали. Ребятишек превращали в янычар. И они резали своих кровных братьев, а сестер насиловали, того не зная, что это их кровные сестры. Впрочем, вам, туркам, этого не понять.

«Меня принимает за турка. Для дела это уже хорошо, — думал Константин. — А вот то, что мне этого не понять, — обидно. Мой Гочо меня зарежет, если мы еще раз встретимся. Нет, он уже не мой. Он — живая собственность султана».

Сидя рядом — плечо к плечу — с братом болгарином, Константин даже отдаленно не мог себе представить, что у него на родине в Габрово растут двое мальчишек. Родная мать им внушила, что Раджи-Ахмед, мудир почтового отделения, вовсе не их отец, а всего лишь отчим, а родной отец сражается за Болгарию и он скоро вернется с дедом Иваном.

Мальчишки спрашивали:

— А кто же тогда дед Никола?

— Отец вашего отца, — отвечала их мать Марьяна. — А дед Иван — он дед всем болгарам. Живет в крае, где полгода — зима, а полгода — лето. Любящие свою родину болгары едут к деду Ивану учиться.