Тихий океан… лишь называется тихим - Александр Дёмышев Страница 4

– Вот как заговорил: убивать и грабить! – ответное шипение разрезало затхлый воздух; казалось, говоривший выплёвывает слова. – Но я так не считаю. Мы выполняли приказ. И хватит с меня этих покаянных проповедей, Фриц. Или ты всерьёз решил пойти по стопам твоего дяди пастора? Тогда сходи к иванам, поплачься. Глядишь, простят и отпустят тебя к родным пенатам.

– К родным пенатам? Да от нашего отечества скоро не останется камня на камне! Мне страшно, Вальтер. Неужели русские сделают в Германии то, что мы устроили здесь?

Четыре руки, с ногтями, обрамлёнными траурными полосками грязи, почти касались остывающей буржуйки. Из ртов шёл пар.

– Лично я ничего не устраивал; выполнял приказ – и только. Не поддавайся большевистской пропаганде, Фриц, верь фюреру. Ты же не только его земляк, вы с ним в одном звании, а в этом определённо что-то есть! Фюрер остановит проклятых красных. По-другому просто и быть не может.

– Может, Вальтер. И будет! Мы проиграли войну. Знаешь, когда я это понял? Не в Брестской крепости, когда мы впервые столкнулись с отчаянным сопротивлением. И не в Сталинграде, когда попал в окружение, нет. И даже не тогда, когда, будучи в плену, узнал о катастрофе под Курском… Я понял это вчера, Вальтер!

– Вчера?! – в сонных глазах мелькнула искорка удивления. Вальтер внимательнее посмотрел на собеседника. Тот разогнулся, чуть не задев макушкой деревянную балку перекрытия.

– Вчера! Помнишь того русского паренька? Шутника, что обозвал меня утром свиньёй?

– Ты так гнался за ним! Я думал, конвойный иван тебя пристрелит, да и всем нам не поздоровится…

– Да, война сделала меня психом. Так вот, весь день этот мальчишка не выходил у меня из головы. Точнее, его глаза, такие синие. Знаешь, у моей старшей сестры есть сын Дитрих. Мой племянник и этот русский паренёк – как две капли. И глаза у Дитриха такие же синие…

– Поэтому ты решил, что рейху конец? – уголки губ Вальтера чуть скривились.

– Дитриху сейчас четырнадцать, он учится в школе. Магда – домохозяйка, а её муж Шульц работает на Крупповском металлургическом заводе, поэтому, как нужный специалист, избавлен от прогулки на фронт. Ответь, Вальтер, ты встречал что-то подобное у русских? Этот синеглазый паренёк уже работает – тянет провода связи, его мать наверняка вкалывает на заводе, а отец воюет.

– Да, Фриц, русские мобилизовались лучше, чем мы, – Вальтер исподлобья глядел на высокого собеседника. – Но не забывай: под нами вся Европа!

– А у них – дух. И мотивация у русских с самого начала совсем другая. Наше поражение началось 22 июня 1941 года! Но по-настоящему дошло до меня это только вчера!

– Что ты говоришь?!

Они не заметили, как повысили тон. Из темноты послышались недовольные вздохи и цоканье. Им пришлось замолчать; лишь красноречивые взгляды продолжали беззвучную полемику. Но вскоре Вальтер, не выдержав, продолжил. Фриц еле разобрал чуть слышные слова:

– Что ты говоришь? У тебя короткая память. В 41-ом нам оставался лишь шаг до победы. Если б не проклятая распутица в октябре, мы бы взяли Москву. А потом русским помог генерал Мороз. Да и в 42-ом мы их гнали. Ленинград в блокаде. Северный Кавказ захватили. А Сталинград? Он же был почти в наших руках; оставалось последнее усилие, и мы бы перерезали Волгу.

– И что дальше? – шепнул где-то под потолком Фриц.

– Как что?! Наша победа! – прошипел снизу Вальтер.

– Да неужели? Ты уверен? А что, русские обещали сдаться?

Вальтер молчал, размышляя. Фриц продолжал:

– Они не такие, как остальные. Пойми, правила на них не распространяются. Может, другая нация и сдалась бы… Но я тебе вот что скажу. Мы в Сталинграде один дом брали дольше, чем всю Францию. И про «последнее усилие» – всё бред. Захвати мы Москву и Ленинград, Сталинград и Баку – русские не сдались бы! Война не закончилась бы на этом, лишь растянулась. Мы отодвинули бы наше поражение… и только. Ещё, кажется, кайзер Вильгельм предупреждал не замышлять ничего против России!

– Это слова Бисмарка, – пробурчал Вальтер. – Твоя проклятая философия скоро сведёт меня с ума!

С улицы доносилось завывание ветра. Из дальнего угла барака послышался стон, нары зашевелились, и до спорящих долетело из темноты, словно из преисподней:

– Эй, господа министры, закрывайте совещание. Хватит чесать языки, подкиньте лучше дров, я замерзаю.

Топливо экономили, но холод действительно щекотал рёбра, требовалось подкинуть… Хлопнула дверца буржуйки, и снизу послышалось:

– Если пустить большевиков в Европу… Ты представляешь, что они натворят?

– Думаешь, смогут нас превзойти? – на этот раз горькая ухмылка коснулась губ Фрица.

– Германия подвыдохлась, но проклятый Черчилль – не дурак. Он остановит красных! Иначе не только рейху, всей Европе конец.

– Ох, Вальтер! Ты записал англичан к нам в союзники? Я, конечно, понимаю – против Сталина все средства хороши, но… Кажется, твоё дежурство слишком затянулось.

– Ты прав, старина Найбаур! Разве что-то зависит от наших споров? – Вальтер, тяжело кряхтя, разогнулся, но стоя в полный рост, он едва дотягивал до плеча сменщика. – Мой лучший союзник сейчас – доктор Сон, только он избавит меня от русских; правда, лишь до проклятого подъёма!

***

Оставшись наедине с буржуйкой, Фриц погрузился в размышления. Он любил эти моменты. Последние годы его круглосуточно окружали десятки людей, что выматывало морально. Лишь ночное дежурство в темноте притихшего барака давало некоторую иллюзию уединения. В эти часы Фриц мог расслабиться и быть собой. Разгребая кочергой угли, думал о том, что если есть на небе Бог, несомненно одно: Он решил столкнуть лбами двух монстров. И Сталин, и Гитлер с Ним явно не дружат.

Большевики – воинствующие атеисты. Наглядные примеры – рядом. За военным заводом, неподалёку от ненавистной траншеи, которую пленные немцы уже вторую неделю долбят в мёрзлой земле, виднеется фундамент разрушенного храма. Кирпич же, оставшийся от него, эти варвары использовали для строительства психбольницы. Чуть дальше, за оврагом в селе Филейка высится закрытая комиссарами церковь. В начале века в этих совсем глухих в ту пору местах жил отшельником старец Стефан. Божий человек – так назвала его одна местная старушка. Но монастырь, основанный к концу жизни этим человеком, уничтожили жиды-коммунисты.

Гитлер тоже хорош! Да, он не рушит храмы. Но очевидно: происходит постепенная подмена ценностей. Веру отцов исподволь вытесняет новая религия – национал-социализм. Даже родной дядя – пастор-лютеранин, преподаватель теологии – кажется, не совсем это понимает. Что говорить о простых смертных?

Сколько же мерзостей я натворил вот этими самыми руками, оправдываясь необходимостью исполнить приказ, следовать установленному порядку? Фриц взглянул на испачканные сажей ладони. До конца дней своих не отмыться! Наверное, стоило оказаться в плену, чтобы это понять!