Рыцарь Святого Гроба - Александр Трубников Страница 4

Оставляя на тонком слое выпавшего ночью снега черные отпечатки копыт, кони, обученные обходиться без узды, стали сближаться – сначала шагом, затем размашистой, все ускоряющейся рысью. Когда между противниками оставалось не более четверти полета стрелы, они, обнаруживая немалый опыт копейной атаки, почти одновременно перешли на стремительный карьер. Направляя коней одними лишь легкими уколами шпор, граф и крестоносец привстали в стременах, наклонились вперед и теперь скакали навстречу друг другу, закрывшись щитами и нацеливая стальные наконечники.

Ржание, треск копий, удары, выкрики противников и возгласы наблюдавших за боем слились в единый, ни с чем не сравнимый звук – всадники сшиблись на полном скаку, подняв в воздух тучу испуганно орущих галок и ворон, которые ночевали на древнем раскидистом дубе, что высился на опушке леса.

Копье графа Гуго было направлено прямо в голову противника, однако тот на полном скаку смог уклониться от удара, одновременно направив свое оружие точно в намеченную цель. На турнире удар крестоносца не был бы высоко оценен – копье ударило точно в середину щита. Это, конечно, не считалось позором, как промах или попадание в коня, но и воинской славы не приносило. Однако прямой удар, в который была вложена сила всадника и несущегося, словно ветер, коня, был столь силен, что он привел к результату, который на турнирах и несмертельных поединках приносит победителю оружие, доспех и коня побежденного. Граф, откинувшись на высокую заднюю луку, вылетел из седла, перевернулся в воздухе и обрушился на мерзлую землю.

К его счастью, как раз на месте падения находилась небольшая ложбина с плотно слежавшимся снегом. Граф упал на спину, чудом избежав непременных в подобных случаях вывихов и переломов. С нескрываемой злостью он отмахнулся от помощи подбежавших слуг, поднялся на ноги и стоял, повернувшись лицом к противнику и сжимая в руке длинный саксонский меч с прямой перекладиной и широким клинком.

Следуя правилам поединка, крестоносец, не говоря ни слова, избавился от обломка копья, сбросил на землю щит, слез с коня и двинулся по направлению к противнику, вытягивая из ножен свое оружие – сужающийся норманнский клинок с узким заостренным концом. Противники остановились шагах в десяти друг от друга, подняли мечи в боевую позицию – так, чтобы наконечник находился на уровне глаз, и, обменявшись внимательными, оценивающими взглядами, начали осторожно сходиться.

Полагаясь на длину своего меча, граф, едва приблизившись на дистанцию поражения, умелло замахнулся и обрушил на противника хорошо поставленный рубящий удар. Парируя, рыцарь подставил свой клинок. Мечи скрестились, издав певучий стон закаленной стали. В сумраке ночи было отчетливо видно, как брызнули в стороны снопы длинных желтых искр. За первым ударом последовал второй, за ним третий, и вскоре столкновения клинков слились в беспрерывную леденящую песнь.

Продолжая полагаться на свой опыт, мощь и длину меча, который не меньше чем на две ладони превосходил меч крестоносца, граф Гуго предпочел не заниматься предварительной оценкой противника, а решить судьбу поединка первым натиском и пошел в атаку, проведя серию жестких ударов, каждый из которых мог легко перебить хребет годовалому теленку. Однако рыцарь не только выдержал сумасшедший натиск, но и под чередой сокрушающих ударов ухитрился не получить ни царапины. Убедившись, что его замысел не привел к немедленному успеху, граф немного сбавил темп и перешел к обычной позиционной борьбе: удар-парирование-удар.

Для неискушенных в военном деле поединок казался суматошным кружением размахивающих мечами противников. Но воинам, наблюдающим за ходом боя, уже было ясно, что неведомый крестоносец, не спеша переходить к решительным действиям, защищался, причем делал это не просто хорошо, а безупречно и даже, если это слово применимо к двум тяжеловооруженным рыцарям, виртуозно. Точными, едва уловимыми движениями он отводил меч графа в сторону, отвечал быстрыми, но несильными контрударами, рассчитанными не на поражение, а на отвлечение противника, и, пружиня ногами, словно танцор, легко перемещался взад-вперед и вправо-влево. Словом, прощупывал противника, ожидая, когда тот устанет, и одновременно определял его уязвимые места.

Увлеченный боем граф не сразу понял, с кем он имеет дело. Когда к нему пришло осознание того, что происходит на самом деле, было уже слишком поздно. Всем присутствующим, даже служителям церкви и далеким от военного дела бургерам, было понятно, что загадочный крестоносец просто играет с противником, словно кошка с мышью.

– Да зарубил бы его, и дело с концом, – наблюдая за боем, пробормотал сквозь зубы шателен, – клянусь апостолом Павлом, не хотел бы я оказаться на месте господина. Этот крестоносец воистину настоящая смерть, разве что с мечом вместо косы. Интересно, узнает граф или нет, за какое именно из бесчисленных прегрешений ему уготован столь жуткий конец?

Обреченный граф, сверкая глазами в прорезях шлема, был угнетен, смертельно устал и уже не вел бой, а скорее просто отмахивался от ударов отяжелевшим мечом, который он едва удерживал в руках. Наконец, когда все ожидали, что граф, словно в балладе трувера, повествующей о героических деяниях, опустится на землю, а крестоносец, вознеся над ним карающий меч, во всеуслышание объявит, кто он на самом деле таков и за что именно отбирает жизнь у противника, рыцарь наконец прекратил свою жестокую игру и пошел в настоящую атаку. Добившись, чтобы отступающий граф, сделав шаг назад, потерял равновесие и слегка запрокинул голову, он молниеносным колющим ударом вогнал острие меча точно в центр треугольника, образованного складками кольчужного воротника.

Норманнский клинок крестоносца вошел точно под шею на полторы или две ладони. Граф замер, медленно опуская руки, выронил меч и так же медленно опустился на колени. Крестоносец постоял некоторое время, удерживая умирающего мечом, затем выдернул его резким коротким движением. Голова графа бессильно склонилась, он подался вперед и, словно в покаянном поклоне, уперся верхушкой топхельма в кожаный пояс врага. Через дыхательные отверстия, словно из решета, хлынули струи густой дымящейся крови.

Рыцарь сделал шаг назад, снял свой шлем, развернулся и, уже не видя, как валится набок мертвое тело, зашагал в сторону наблюдающих за схваткой, вытирая окровавленный меч о полу накинутого поверх кольчуги короткого кавалерийского плаща. Стая вспугнутых птиц не спешила возвращаться на место ночевки и кружила у него за спиной. Воронье, ободряя друг друга резкими криками, понемногу приближалось к телу убитого графа.

– Кто еще желает постоять за честь дома Колиньи-ле-Неф? – подойдя поближе, спросил крестоносец, обводя взглядом притихшую толпу.

Толпа ответила гробовым молчанием.

– Я так и думал, – усмехнулся рыцарь, а толпа, не особо это скрывая, ответила единым вздохом облегчения. – Тогда ответьте мне, – продолжил он как ни в чем не бывало, – кто из вас является наследником титула и владений покойного Гуго? Он ведь, как мне известно, не имел ни родных братьев и сестер, ни бастардов, ни законных детей.

– Я! – раздался из задних рядов тихий несмелый голос. – Я, Гаспар, троюродный племянник Гуго.