Могила галеонов - Мартин Стивен Страница 4

— Что же ты мне советуешь? — спросил Грэшем. — Благодарю за предупреждение об опасностях, но теперь скажи, как от них избавиться.

— Во всяком случае, ты можешь сделать это дело чисто и опередишь их, — добавил Джордж весело. Одним из свойств этого человека было умение уйти от серьезного разговора, сняв напряженнее помощью, как ему казалось, веселой шутки. — Разве что тебе самому удастся найти решение, которое мне и не снилось, так что я разину рот от удивления. Знаешь, как ни странно, я умею просчитывать шансы. Большинство людей (кроме тебя) считают меня дураком, но я действительно умею это делать. А твое дело — выбрать лучший из шансов.

— Ты знаешь, что Уолсингем заставлял меня делать, ты и еще Манион. — сказал Грэшем. — Ты советуешь мне отречься от него?

— Если бы я мог знать точно! — ответил Джордж. — Считаю ли я, что это умно — посещать тайные мессы по указанию Уолсингема? Конечно, нет. Для этого у нас тут климат не тот. Особенно если учесть, что я не знаю, до какой степени твоя тяга к католицизму является игрой.

— Я же говорил тебе, — усмехнулся Грэшем. — Моя первая кормилица была католичкой. Когда я не мог сосать ее грудь, я сосал ее четки. Знаешь, это ведь накладывает отпечаток на человека.

— Я мог бы заметить тебе, — ответил Джордж, — что твое легкомыслие и болтливость раздражают людей. Но так как ты обожаешь злить людей, это только доставит тебе еще больше удовольствия. Все, о чем я говорю тебе, — будь осторожен. Слишком много влиятельных людей умолкают, как только речь заходит о тебе. А теперь пошли еще и новые разговоры. Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

— Получал ли ты какие-то деньги из Испании? По правде сказать, возникли слухи, будто ты испанский шпион. Я знаю, ты никогда не предашь Англию, но ты мог втянуться в какую-то игру просто ради риска и интереса. Ну, что скажешь?

— О чем именно? Ты ведь, кажется, задал два вопроса: не испанский ли я шпион и беру ли я деньги от испанцев.

— Перестань болтать! Я твой старый друг и заслуживаю прямого ответа.

— Ну ладно, — ответил Грэшем. — На один вопрос я отвечу «да», а на другой — «нет». А ты уж сам поработай головой и реши, какие вопросы я имею в виду.

Джордж выругался, услышав его ответ, и через минуту оба молодых человека катались по полу, как два школьника, которым вздумалось бороться.

— Ну вот что, — вмешался Манион, привыкший к тому, что разговоры двоих друзей иногда заканчивались драками, — я всего лишь простолюдин. Но я твердо знаю, хозяин, — если ваша голова попадет на плаху, то и моя последует за ней. И я сам хотел бы, чтобы вы послали подальше милорда Уолсингема, мастера темных дел. Тогда и мне будет спокойнее.

На сей раз схватка двух друзей кончилась победой Грэшема, положившего Джорджа на лопатки.

Они добрались на лодке до Уайт-холла. Пристань была ярко освещена факелами. Их отражения создавали причудливые фигуры в темной воде Темзы.

— Умно ли это? — спросил Грэшем, перед тем как выйти из лодки на берег.

— То, что ты сюда явился? — осведомился Джордж.

— Нет, олух несчастный! Я имею в виду все происходящее.

— Ты хочешь сказать, умно ли, что ее величество королева Елизавета устраивает большой прием в честь заурядного дворянина из Нидерландов, именующего себя послом, хотя у него даже нет денег, чтобы не выглядеть голодранцем? Может быть, и не очень. Ясно же — мы просто поддерживаем мятежников в стране, которую Филипп Испанский считает своей, ведь он, судя по всему, хочет напасть на Англию и покончить с протестантской ересью раз и навсегда… Нет, должно быть, мудрости тут нет никакой. Но во всяком случае, для этого нужно иметь мужество.

Уже много лет продолжалось восстание протестантских Нидерландов против католической Испании, считавшей эту страну своей провинцией. Английские деньги и английские войска (хотя и того и другого было не слишком много) помешали испанцам одержать полную победу над Нидерландами. И все же испанская армия, самая могущественная в Европе, стояла в Нидерландах под командованием герцога Пармского, слывшего непобедимым; и многие полагали, что король Филипп II пошлет ее в Испанию, когда его терпение лопнет. И вот сейчас Елизавета устраивала официальный прием в честь посла протестантских Нидерландов, хотя это было все равно что дразнить быка, от которого нечем защититься. Что же совершала в этом случае королева: вела хитрую игру или просто делала глупость?

При дворе Елизаветы все было не тем, чем казалось. Казалось, будто свет факелов, свечей и ламп прогнал темноту прочь, пока человек не открывал, что в большей части дворцовых покоев свет вообще не горит. Во время ужина при дворе объявляли блюдо за блюдом, но вскоре гости начинали понимать: каждое из них приготовлено в небольшом количестве, и каждому достается очень немного (если вообще что-то достанется), а дворецкий нарочно назначает ужин на довольно позднее время, давая людям возможность успеть поесть дома.

Что до вин, то дворецкий предлагал «дорогим гостям» лучшие напитки, но они как-то слишком быстро кончались, хотя далеко не все успевали их даже попробовать.

Грэшем с грустью смотрел на странную, подозрительного цвета жидкость в своем кубке, размышляя о том, как бы ее не выпить и в то же время соблюсти приличия. Королева пока не приставала к нему, но впереди маячили танцы, и она еще могла с лихвой восполнить свое «упущение».

— Граф Лейстер шел прямо на тебя, как будто тебя тут нет, а граф Эссекс демонстративно повернулся к тебе спиной, — заметил Джордж.

— Они ревнуют, вот и все, — махнул рукой Грэшем, еще не пьяный, но расслабившийся и почувствовавший легкость. — Они боятся, что королева поймет, насколько я лучший любовник по сравнению с ними. — Он поставил перед собой цель напиться по-настоящему, и как раз в это время кто-то подошел к нему сзади и заговорил так, будто прочел его мысли:

— Не надо сегодня пить слишком много. Вам еще может понадобиться ваш разум.

Черные глаза сэра Фрэнсиса Уолсингема смотрели все так же проницательно, и рамки придворной любезности по прежнему не могли скрыть силы и властности, присущей этому человеку. Грэшема поразило его внезапное появление здесь. Уолсингем обычно избегал увеселений, предпочитая проводить вечера в тишине своего дома в Барнсе.

— Сэр Фрэнсис! — воскликнул он, маскируя поклоном свое смущение. Джордж тут же куда-то исчез, а Манион оказался на таком расстоянии, откуда он мог наблюдать за происходящим, не слыша ни единого слова.

Какая-то игривая молодая дама, делавшая вид, будто хочет ускользнуть от навязчивого кавалера, случайно оказалась между двумя мужчинами, но, увидев Уолсингема, побледнела, пролепетала извинения и поспешно удалилась. Мало кто при дворе мог внушать людям такой страх, как он.

Появился наконец и посол. Действительно, как предсказывал Джордж, неказистый, в будничной одежде. Он стоял с глупой улыбкой на лице, пока слуга торжественно докладывал о его появлении. Уолсингем бросил повелительный взгляд на Грэшема.