ПИРАТЫ ЧЕРНОГО МОРЯ. Залив сокровищ - Владлен Авинда Страница 4

Наконец, корабль вплотную приблизился к высокой каменной пирамиде мыса, стоявшего у небольшого залива с двумя скалистыми островами.

– Вижу обширный пляж красного цвета! – объявил кормчий команде и добавил приказ. – Здесь и будем подходить к берегу и высаживаться.

– А красный цвет не от крови убиенных жертв тавров? —

– Не видно ничего живого на берегу, а вверх уходят крутые подъёмы, так что будем в безопасности!

Галечный пляж оказался пурпурного цвета из гальки красной яшмы. Сверкающие на солнце яшмовые россыпи полого уходили в море, блистая и растворяясь в бирюзовой воде. Сквозь чистую прозрачную толщу воды ясно было видно дно залива. Густые заросли фиолетовозеленых водорослей сменяли золотые пятна песчаных отмелей. Солнечные лучи купались в волнах и переливались волшебством красок изумруда, багрянца, серебряного бисера, бледно-розовой пены, выложенных на синем бархате колыхающейся воды.

Попутный ветер хлопает спущенными парусами и корабль, рассекая воду медным носом, скрипя камнями, медленно подходит к берегу, садясь тяжелым брюхом на мелководье. Выброшенный заранее якорь затормозил быстрый ход корабля.

– Удачно причалили! – порадовался кормчий. Но команда молчанье глубокое хранила.

– Чем недовольны, ребята? – забеспокоился кормчий.

– Что-то недоброе и зловещее таится в кровавых отсветах залива? – оглядываясь, сказал матрос, уже спрыгнувший на гальку и тянувший веревочный канат, закрепляя его за каменный остов.

– Гоплиты на берег, выставить охрану, разжечь костры и зорко смотреть по сторонам, чтобы пресечь внезапного нападения тавров! – последовало чёткое распоряжение кормчего.

На ужин подали черные маслины, белый козий сыр, пшеничные черствые лепёшки и красное вино. Вкусная еда и весёлый напиток взбодрили приунывший экипаж. Но вскоре усталость и трудная работа по откачке воды из корабля сморило моряков, но часовые старались держаться бодро и не засыпать на посту, хотя это с трудом им удавалось.

В полночь все крепко спали, костры чуть тлели, плавника на берегу оказалось очень мало. Длинные тени часовых мерно качались на яшмовых голышах в сонный ритм замершую стоя охрану. Только матрос, причаливший канатом корабль, беспокойно бродил по берегу, каменно хрустя тёмной вишнёвой галькой. Сквозь мерный звук прибоя он слышал какие-то неясные звуки и возню. Поднимал слипавшиеся веки, оглядывая крутой склон, но сиреневая темнота скрывала все углы и щели, где мог притаиться коварный враг.

Стрела прошелестела беззвучно, и поражённый в самое сердце, матрос тут же свалился подкошенный точным выстрелом. Часовые даже не заметили смерти товарища. Но, тут же, попадали сами от разящих стрел. Костры в миг залили водой метнувшиеся мрачные тени, а с моря подплыли легкие лодочки тавров, словно гвардейская флотилия, и пошли мускулистые воины на абордаж со страшными устрашающими возгласами атаки, словно ревущие ритуальны быки под ударами острых аккинаков.

Команда, ослеплённая темнотой, оглушённая неистовыми криками, разморенная сладким и липким сном, никак не могла придти в боевой ритм, и сразу моряки и гоплиты падали поверженные или смертельно раненные.

А бой продолжался, только не в пользу дорийцев, а во славу местных аборигенов, набравших силу и мощь среди родных зелёных гор, напитавших их тела крепким здоровьем.

И ещё внезапность, чёткий план сражения, знакомые и милые уголки земли, все способствовало успешной атаки, А море светилось лазурью, искрилось серебряным свечением. Громадные утёсы, страшные, изуродованные, непроницаемые чернотой и изорванные формой, словно гигантские воины-тени, шагнули с обеих сторон в сторону корабля, стонущего от яростных криков нападающих и обречённых стонов погибающих. В раз вспыхнули костры на берегу, освещая бегущих и плывущих греческих моряков, преследуемые воинственными таврами.

А красная колдовская луна, появившаяся из-за туч, словно по чьему-то священному велению, осветила беломраморную лестницу и внезапно открывшийся величественный храм с сорока стройными колоннами, где золотыми обводами очерчивался сверкающий силуэт богини Девы в драгоценной тунике.

– Прими богиня наши жертвы и дары! – раздался громовой голос сильного мужа и таврского царя Феопанта и звучным эхом пролетел по лагуне.

А на эшафот подводили пленных моряков-дорийцев, где Ифигения невозмутимо стояла и молилась, пока палач отсекал головы чужестранцам, посмевшим приплыть и ступить на землю свободных тавров.

Что-то страшное и свирепое было в священнодействие, когда на поклон прекрасной богини приносили человеческие жертвы.

Вот почему алым цветом отливали окровавленные камни яшмы, будто напитавшись кровью убиенных. И застыла навечно горячая кровь греков в скалах и легендах, захваченных в плен лихой атакой тавров, даже не владевших высоким военным искусством. И обидная слеза плачет и убивается за далёким прошлым родного края, хотя окружающее настоящее горькое и печальное, когда сердце тоже разрывается.