Добронега - Владимир Романовский Страница 39

Ирина щебетала больше подружек и вообще вела себя как страшнейшая непоседа. То она просила, чтобы ей позволили приложить ухо к чреву, дабы услышать, как сучит ножками и пинается следующее поколение, то она вдруг восхищенно проводила рукой по предплечью Эржбеты, завидуя ее холодной красоте, которой шли любые наряды, то вдруг кидалась примерять платье, которое уже примеряла раньше, чтобы подруги на этот раз действительно оценили ее в этом платье по достоинству, раз уж с первого раза не получилось у них это сделать, то выдавала на гора новости и сплетни, то мечтала вслух о мужчине, который на ней женится и познает ее (женщины заулыбались слову, наивно брошенному девушкой — она имела в виду всего лишь свой прекрасный и сложный внутренний мир, основательно понять который можно было только основательно его познав, то бишь, слушая щебетания хозяйки этого мира каждый день на протяжении многих лет и не предлагая ей самой для разнообразия познать хотя бы что-нибудь), то вдруг вспоминала, что скоро Снепелица и она вместе со своими родителями и младшей сестрой приглашена на праздник в детинец, а там будут люди разные, мужчины со всех концов света, будет на кого посмотреть, то вдруг принималась кружиться в импровизированном танце, с хвоеволием демонстрируя гладкие и стройные свои ноги.

Стол меж тем был накрыт. Повара Александр нанял из лучших, и повар себя оправдывал.

Исконно киевские блюда — тушеная говядина с черносливом, сиченики, голубой карп с укропом — соседствовали с франкскими придумками, вроде курицы с чесноком, эскалопа, и свинины с грушами, италийскими гастрономическими непристойностями, и византийскими десертами. Бодрящий свир был самого высшего качества, а иберийское вино, в те времена еще не знаменитое на весь крещеный мир, являлось уже тогда самым утонченным. То есть, конечно же, иной раз и попадалась бутыль с рубиновой влагой из Греции или Наварры, а то и из Италии, превосходящей вкусом и букетом обычные иберийские вина, но такие бутыли были очень редки.

— А я вот, — со скромным самодоволием говорила Матильда, — мечтала всегда выйти замуж за какого-нибудь отважного воина, благородного какого-нибудь рыцаря с таинственным прошлым. Но так уж получилось, что не судьба. Муж мой, хоть и не боец, но отважен. Есть в нем что-то воинственное. Не рыцарь, но очень заботливый. И хоть в прошлом его никаких тайн нет, а в настоящем тем более, меня это все уже не волнует.

— Он богат, а это многое оправдывает, — заметила Ирина.

— Да. И это несмотря на то, что он всего лишь сын священника.

— Он что-то вроде купца, да? — спросила Ирина, единственная, как она считала, из веселой тройки, принадлежащая к древнему благородному роду.

— Что-то вроде того. Но, конечно, продает он свой товар не на торге, а только при личных встречах, и только очень высокостоящим людям во всех странах.

Эржбета улыбнулась чуть приметно странной, неприятной улыбкой.

— А вот Эржбета даже не думает о мужчинах, — заметила Ирина. — Овдовела давно, траур забыт, а все равно не думает.

Матильда скептически посмотрела на Ирину.

— А зачем о них думать? — спросила Эржбета. — Много чести им будет.

— Вот интересно, думает ли о мужчинах княжна Мария? — спросила Ирина наивно.

Матильде понравился вопрос.

— Действительно, Эржбета, ты была два раза, сама говорила, на приеме в Вышгороде, совсем недавно. Думает ли Мария о мужчинах?

Эржбета улыбнулась, на этот раз почти ласково.

— Мария женщина особенная, — многозначительно сказала она. — Иногда даже странно, как подумаешь — ей всего двадцать лет, но кажется, что она самая мудрая женщина на свете. Иной раз я просто преклоняюсь перед ее умом. Ей незачем размышлять о мужчинах, которые, если хоть раз с ней поговорили, думают только о ней.

— Как это, наверное, приятно, — почти пропела Ирина.

— Иногда это бывает очень обременительно, а временами даже опасно, — поведала Эржбета. — Марии, насколько я могу судить, многим приходится отказывать.

— В чем отказывать? — спросила Ирина, терзаясь любопытством.

— В гостеприимстве. А иные мужчины очень не любят, когда им отказывают.

— Как здорово! — восхитилась Ирина. — Вообще, надо сказать, Киев — потрясающе интересный город. Скоро год, как я здесь живу — и не перестаю удивляться. Даже моя младшая сестра, ей всего тринадцать лет, уже все понимает. Одевается, как взрослые девушки. Смешно, и в то же время понимаешь — это Киев. Когда мы жили в Полоцке, мне и в голову бы не пришло выйти на улицу без портов, в италийском. Да меня бы вся округа ловила, и потом меня бы заперли в светелке на месяц. А уж о сандалиях и говорить нечего — верх неприличия. Многие благородные девушки в Полоцке, вы не поверите — носят обыкновенные лапти. Представляете? Такой позор. Уж лучше босиком, как амазонки.

— Кто такие амазонки? — спросила Матильда, пробуя пирожное и морщась. Положив пирожное, она потянулась к блюду с малосольными огурцами. — Я что-то такое припоминаю, какая-то греческая мифология. Вроде бы.

— Ага, — закричала Ирина возбужденно. — Представляешь, это такие были женщины, воительницы. Они жили в своей собственной стране, ездили верхом, воевали, стреляли из лука, и любили только друг дружку. И жили друг с дружкой. А раз в год они отправлялись в какую-нибудь страну и там находили себе мужчин на одну ночь. Потом мужчин убивали и уезжали обратно к себе. И рожали детей. Если рождался мальчик, его убивали, а если девочка, ее растили, и она тоже делалась амазонкой. Еще, говорят, они отрезали себе правую грудь.

— Зачем? — поразилась Матильда.

— Чтобы из лука было удобнее стрелять. Это верно — правая грудь мешает.

— Глупости, — возразила Эржбета. — Нисколько не мешает.

— Нет, мешает.

— Ну, прикинь сама, — предложила Эржбета. — где у тебя левая рука, где правая, где стрела. Ты сама-то из лука стреляла когда-нибудь?

— А как же! — запальчиво сказала Ирина.

В этот момент вошел Швела, неся на подносе свежие фрукты.

— Швела, принесли лук, — велела Эржбета.

— Лук? — удивился Швела. — Хорошо.

— Да нет, не на сладкое. Боевой лук, из которого стреляют. И несколько стрел.

Швела посмотрел на Матильду, и та кивнула.

— Ну, раз стреляла, то и покажешь, как тебе мешает грудь, — предложила Эржбета Ирине.

— Мне-то не мешает, — возразила Ирина. — У меня грудь маленькая. У тебя тоже. А вот Матильде мешает.

Вскоре вернулся Швела с луком и колчаном. Его поблагодарили и выпроводили.

— Ну, показывай, — настаивала Эржбета.

Ирина неловко взяла красивый, с орнаментами, лук. Ничего сложного в стрельбе из лука нет — сам лук, тетива, да стрела, кладешь стрелу на тетиву, оттягиваешь, а потом отпускаешь. Так думала Ирина, привыкшая к игрушечным, маленьким детским лукам с затупленными стрелами. Она оттянула тетиву.