Обманувшая смерть - Анна Малышева Страница 39

– Нет, доктор, это уж ни к чему. Я чую – смерть пришла. Рядом с сердцем она, никогда так близко ее не чуял… Не выгонишь уже, свила гнездо… Отнесите только меня отсюда… Хочу умереть на свету, на людях.

Глеб тут же отдал дворовым людям распоряжение поднять раненого и осторожно нести его к дому. Когда тело великана с трудом подняли шесть человек, Глеб посветил ему в лицо фонарем и с изумлением воскликнул:

– Как, это вы?! Геракл, напарник Иеффая?

– Больше я ничей не напарник, – сурово ответил Афанасий, ловя взглядом Елену, которая что-то быстро рассказывала Савельеву, указывая на Зинаиду. – Мне бы с графиней словом перемолвиться…

Елена немедленно подошла и находилась рядом все время, пока процессия медленно двигалась к дому. Она вглядывалась в лицо великана, не сводившего с нее загадочного взгляда, бездонного, каким бывает только взгляд умирающего, много страдавшего человека. Он был ей знаком и вместе с тем незнаком, этот человек. Она вспомнила, что лишь мельком взглянула на него, когда беседовала на рынке с Иеффаем, но вспоминалось что-то еще, очень давнее, прочно забытое… А великан ничем ей не помогал, и то словечко, которым он хотел обмолвиться с Еленой, оставалось не сказанным.

– Несите его в дом! – распорядилась Елена, когда подошли к самому крыльцу. Отовсюду высыпали люди Белозерских, двор полнился аханьем и пугливыми пересудами.

– Не надо, – воспротивился великан. – Положите меня здесь… На воздухе, на воле.

Поступили согласно его просьбе. Архип, явившийся словно из-под земли, успел сунуть под голову раненого охапку соломы. Елена опустилась рядом с великаном на колени.

– Вы меня называете графиней, – сказала она, беря его жесткую, страшную руку, удар которой чуть не размозжил ей грудь. – Почему? Меня давно никто так не называет.

– А я знал тебя давно… Давно! – Афанасий облизал губы. – Вот здесь все началось, на этом самом месте… Дом горел… Ты выбежала… Девчонка еще… Французы… Я застрелил их… Из того же пистолета и меня теперь…

Все, кто слышал эту бессвязную речь, решили, что великан бредит перед смертью. Но Елена, вскрикнув, склонилась и обеими руками приподняла с соломы голову своего спасителя:

– Ты?! Ты, Афанасий?! Братец?!

– Узнала-таки… – Афанасий попытался улыбнуться, но его лицо исказила гримаса страдания. – Что ж… Хорошо так умирать, у сестрицы на руках… Ты мне сестра хотя и названая, а настоящая… Только надо мне перед смертью одно слово тебе сказать… Дом-то тогда… Я поджег, не французы! И старик тут во дворе был, возился, не пускал поджигать… Я его убил, а не они. Из-за меня ты дома, матери лишилась и муки терпела. Простишь, что ли?

Он смотрел на нее долгим, страшным взглядом, в котором светилась бесконечная мука. Так узник, умирающий на дне каменного мешка, смотрит сквозь решетку в небо на далекую яркую звезду. Елена, с минуту сидевшая неподвижно, склонилась и припала к его лбу долгим поцелуем. Когда она подняла голову, бывший каторжник был мертв.

Встав с колен, Елена пошатнулась и была вынуждена опереться о руку Савельева, не отходившего от нее ни на минуту.

– Вы арестовали Иллариона, как я сказала? – не глядя на него, спросила виконтесса.

– Дворецкого нигде не могут найти, – ответил статский советник. – Вероятно, сбежал. Но не беспокойтесь, Елена Денисовна, через карантины ему не пробиться, а Москву мы прочешем насквозь!

– Когда Зинаида сможет говорить, сразу известите меня. – Она взглянула, наконец, в лицо Савельеву. – Вы должны будете выяснить у нее то, что не удалось узнать мне. И следите, чтобы она не покончила с собой! Хотя… В это я не верю!

Статский советник молча склонил голову. Елена окинула прощальным взглядом особняк. В ярко освещенных окнах гостиной виднелись силуэты двух девушек, тревожно прильнувших к стеклам, пытаясь разобрать, что происходит во дворе. Рядом появился мужской силуэт, виконтесса узнала Евгения. Спустя минуту силуэт Майтрейи отдалился от окна и пропал. Виконтесса не сводила глаз с двух оставшихся фигур. Татьяна и Евгений стояли в профиль, очень близко друг к другу. Евгений, взяв руку невесты, что-то говорил, девушка кивала гладко причесанной головкой в ответ.

Упавшая штора скрыла их, словно театральный занавес, опустились шторы и в остальных окнах голубой бархатной гостиной. Тело Афанасия поднимали и укладывали на телегу, чтобы везти в участок для медицинского освидетельствования, хрипящую Зинаиду заталкивали в экипаж, ожидавший Савельева и Глеба…

А Елена все стояла, не сводя глаз с зашторенных окон. Ее не покидало ощущение, что там, среди выцветшего бархата, умирающих зеркал и резных грифонов, осталась она сама.