Костры Фламандии - Богдан Сушинский Страница 39

С Турцией все будет по-иному. Победить Высокую Порту можно будет только после взятия Стамбула. Но прежде понадобится одолеть десятки иных городов и крепостей, разбросанных по всей территории, от Азова до Балкан, пройти с боями тысячи верст, выдержать добрый десяток битв на равнинах, переправах, в горах.

Впрочем, даже падение Стамбула еще не означало бы полного поражения Турции. По ту сторону Босфора останется Анатолия, останется огромная, раскинувшаяся от Средиземного моря до Кавказских гор, страна, вобравшая в себя многие земли и сотворившая нынешнюю империю.

«Так, может быть, само небо спасает меня от моего же решения, а Польшу – от гибельной войны?! – содрогнулся Владислав IV. И, оглянувшись на портрет Владислава Локетка [19], черты лица которого едва угадывались в серых полутонах зала, не решился сесть на трон, а так и остался стоять, опираясь руками в его подлокотник, в позе обессилевшего, разуверившегося в себе человека, вынужденного признать свое полное поражение. – Может, в самом деле, десница Господняя хранит меня и державу от сатанинского соблазна пойти войной на Турцию? Нет. Нет! – молвил он уже более решительно. – Если Богу не угодно было, чтобы я начал эту войну, тогда кем же велено мне принять такое решение? Не антихристом же!»

Несколько минут король стоял, сжимая холодное дерево подлокотников, и, казалось, собирался с духом, чтобы оторвать трон от пола и тотчас же растрощить его. Сейчас Владислав действительно был очень близок к этому. Но каким бы он слыл королем, если бы не научился сдерживать гнев? Тем более что гнев этот направлен против собственной слабости, собственного бессилия.

Решения принимают не боги, а правители. Боги всего лишь благословляют их решения или же отворачиваются от самих правителей. Однако чего стоит решение, которого сам король не в состоянии придерживаться и которое ему самому кажется невыполнимым? Большая часть сенаторов, генералы, родовая шляхта, церковники – сколько людей, способных восстать против решения короля, вдруг обнаружилось в его государстве! Сколько умов, «заботящихся о спокойствии Речи Посполитой», всколыхнуло и озлобило его обращение к сейму с просьбой поддержать идею похода на Турцию. Великого похода против непримиримого врага всего христианского мира.

Неужели действительно не понимают, что именно сейчас Польша готова к такому походу больше, чем когда бы то ни было раньше? Что она окрепла. Что у нее сильная, не уставшая, не измотанная походами, не израненная в боях армия? Что вместе с Польшей могут выступить десятки, да что там, сотни тысяч, целая армия неплохо вооруженных, прекрасно обученных и люто ненавидящих «турка-османа» украинских казаков, которые совсем недавно бичом Божьим нависали над землями самой Речи Посполитой. А ведь вместе с ними поднимется Молдавия, Венгрия, Валахия, Болгария. Вся стонущая под турецким игом Европа поддержит Варшаву, если только почувствует, что она готова выставить главную воинскую силу и принять на себя основной удар магометан.

Разве не ясно, что лучше один раз восстать и победить, чем еще многие годы, возможно, сотню лет, терпеть варварские набеги крымской и белгородской орд. Зная при этом, что каждому из них покровительствует могущественная Порта, тоже не упускающая случая расширить свои владения за счет истинно польских земель. Истинно… польских! Уже не раз ее войска нагло опустошали всю украинскую Подолию. Так чего ждать? Пока турки, идя вслед за ордой, начнут ставить свои гарнизоны в предместьях Перемышля и Хелма?

Владислав IV запрокинул голову и какое-то время стоял так, вглядываясь в серый, мрачный свод дворца, словно в угасшее, слившееся с каменной обреченностью стен, осеннее небо. Он мысленно обращался к небесам за советом, но они молчали. Он ждал прозрения, но оно не снисходило. Он пытался возродить в себе высшую интуицию, которой, по его убеждению, имеет право обладать всякий благословенный Богом король, но и она не посетила и не просветила Владислава, как не посещала уже давным-давно.

В свое время Тевтонский орден тоже представал перед миром вечным и непобедимым. Все правители соседних государств, все окрестные земли вздрагивали при одном упоминании о нем. И кто знает, сумела бы Польша уцелеть как единое государство, если бы король Ягелло не решился созвать польско-литовское ополчение и повести его под Грюнвальд. А ведь он все-таки решился! Хотя решение это тоже, наверное, давалось ему нелегко.

Кто мог ожидать, что армия непобедимого Великого магистра ордена Ульриха фон Юнгингена окажется последней, которую орден в состоянии будет выставить? Кто мог предположить, что именно Польша сокрушит этот орден? Что разобщенная, истощенная войнами, раздираемая соперничеством шляхты Польша сумеет собраться с силами, выйти на поле боя и сокрушить рыцарское воинство?!

Так почему сейчас в Польше столь мало людей, готовых разделить с ним риск «восточного Грюнвальда»? Неужели судьба так и не подарит ему шанс войти в историю победителем осман, как Владислав Ягелло – победителем тевтонцев?

Гулкие отзвуки шагов по ступеням; чуть приглушенные, но все же достаточно четкие – по дорожке, выложенной оранжевыми каменными плитами от двери до трона…

Король напрягся и замер, словно ожидал удара в спину.

– Позвольте доложить, ваше величество? Прибыл гонец из Варшавы.

Король никак не отреагировал на это сообщение. Возможно, не расслышал?

– Осмелюсь доложить, ваше величество, что прибыл гонец, которого вы так долго ждали.

Все еще упираясь руками в подлокотники, словно они только и позволяли ему держаться на ногах, Владислав IV оглянулся. Секретарь стоял в пяти шагах от него, почтительно склонив голову. Он никогда не продолжал доклад, пока король не изъявлял желания выслушать его.

– Ну, прибыл он, прибыл, – не проговорил, а словно бы простонал Владислав. – Что дальше?

– Два казачьих полка под командованием полковника Ивана Сирко отбывают сегодня из Гданьска. На французских судах.

– Под командованием Сирко?! – встрепенулся король. – Только Сирко? Значит, генеральный писарь реестровцев полковник Хмельницкий остается в Украине?

– До сих пор его так и не смогли арестовать.

– Арестовать?! Но я не приказывал арестовывать его, граф Гурницкий. Не было моего приказа об аресте Хмельницкого! – только сейчас повернулся король лицом к молодому офицеру, лишь недавно приближенному ко двору и теперь исполнявшему обязанности и секретаря, и гонца, и телохранителя.

– Знаю, ваше величество, что не было, – довольно спокойно признал Гурницкий.

– Кто же в таком случае посмел?

Гурницкий с угрюмой усталостью смотрел на короля и молчал. Этот двадцатипятилетний, богатырского телосложения, ротмистр не очень-то обрадовался, узнав, что король выделил его из офицеров дворцовой охраны и неожиданно возжелал приблизить к трону. Поэтому позволял себе держаться независимо. Но именно его независимость в оценках и суждениях гарантировала Владиславу, что сообщения, которые он получает от молодого графа, близки к правде. А король давно стремился знать истинное положение дел при дворе, истинные настроения многих сенаторов; обладать более или менее правдивыми сведениями о том, что замышляют канцлер, коронный и польный гетманы.