Флэшмен в большой игре - Джордж Макдональд Фрейзер Страница 39

Не знаю, когда мне еще более пришлось устыдиться моей церкви и моей страны. Я не более религиозен, нежели любой человек — то есть я соблюдаю все внешние приличия и по праздничным дням читаю вслух заповеди Господни, потому что этого ожидают от меня мои арендаторы — но я никогда не был таким дураком, чтобы путать религию с верой в Бога. Многие священнослужители вроде этого невыразимого Рейнольдса поступают неправильно — и самоуверенно остаются слепыми ко всему тому злу, которое могут нанести. Этот идиот был так упоен своими проповедями, что просто не мог понять, каким он выглядит дурно-воспитанным и агрессивным. Полагаю, он считал индусов высоких каст упрямыми детьми или пьяными уличными торговцами — грешными и недалекими, но вполне созревшими для стези спасения, если только он укажет им путь. Он стоял, со своим елейным жирным лицом и поросячьми глазками, благословляя нас с пеной у рта, в то время как мусульмане едва сдерживали смех, а индусы — просто кипели от возмущения. Лично я бы нашел все это забавным, если бы не мысль, что все эти безответственные христианские подвижники только осложняют проблемы для армии и Компании, у которых и без того хватает работы. Все это было глупо и абсолютно не нужно — ведь всех этих языческих суеверий, несмотря на их кажущуюся бессмысленность, все же было достаточно для того, чтобы держать это отребье в узде — а для чего же еще нужна религия?

Тем не менее подобные дикие попытки спасти души индийцев предпринимались не только в Мируте, но и во многих других местах, в зависимости от религиозного пыла местных командиров и, по моему мнению, стали основной причиной последовавших волнений. [XVIII*] Я не одобрял этого — но не мог ничего с этим поделать. Кроме того, были и более важные вещи, которым мне следовало уделять внимание.

Через несколько дней после парада на майдане было устроено место для состязаний — гимхана, а я должен был выступать от разведчиков в соревнованиях по незабази. [113]Помимо моих успехов в освоении языков и любовных приключениях, кавалерийское дело было моим единственным достоинством, а владеть пикой меня еще раньше здорово научил Мухаммед Икбал, так что неудивительно, что я собрал больше всего колец и собрал бы еще больше, если бы подо мной был более известный мне скакун и если бы моя пика не треснула в последнем заезде. Но и этого было достаточно, чтобы взять приз и старый Кровавый Билли Хьюитт, командир гарнизона, почтил сломанное острие моей пики перед шатром, в котором собрались сливки Мирутского общества — леди вежливо поаплодировали, сидя в своих кринолинах, а джентльмены стояли за их стульями.

— Шабаш, совар, — сказал Кровавый Билли, — где ты научился так владеть пикой?

— В пешаварской долине, хузур, — почтительно ответил я.

— В кавалерии Компании? — поинтересовался он и я сказал, что нет, в пешаварской полиции.

— Я и не знал, что у них там когда-то служили уланы, — смеясь сказал ему на ухо по-английски Кармайкл-Смит, стоявший неподалеку.

— Не более, чем сейчас, сэр. Полагаю, тут более щекотливое дело — как я заметил, эта пташка поет, что никогда раньше не служил Сиркару, но у него же на лбу написано, что он — Проводник. Я бы не удивился, если бы он оказался риссалдаром — ну или, по меньшей мере, хавилдаром. Но мы не задаем неудобных вопросов, не так ли? В любом случае — он чертовски хороший рекрут.

— А-а, — протянул Хьюитт, улыбаясь (он был жирным старым болтуном), — ну, тогда не о чем и говорить.

Я как раз отдавал ему честь, когда налетел легкий порыв ветра, который подхватил лежащие перед ним бумаги и бросил их под копыта моему пони. Как заправский подхалим, я спрыгнул с седла, собрал их и, машинально, положил на стол, придавив сверху чернильницей — обычная, заурядная вещь — но я услышал удивленный вскрик и, обернувшись, увидал Даффа Мейсона, одного из пехотных полковников, который с изумлением вытаращился на меня. Я пробормотал «Салам», отдал честь и через секунду оказался в седле. Тут за призом вызвали следующего солдата, но, поворачивая своего пони, я все еще видел Мейсона, который с озадаченной улыбкой смотрел мне вслед, говоря что-то стоящему рядом с ним офицеру.

«Ого, — насторожился я, — неужели он что-нибудь заметил?» Но я и не думал, что сделал что-либо, что могло бы выдать меня — до тех пор пока следующим утром риссалдар не вызвал меня из строя и не приказал срочно прибыть в штаб полковника Мейсона в британском лагере. Я отправился туда с упавшим сердцем, ломая голову над тем, что, ко всем чертям, я буду делать, если ему удастся раскусить мою маскировку.

— Маккарам-Хан, не так ли? — спросил Мейсон, когда я стал по стойке «смирно» на его веранде, проделав ритуал касания эфеса. Это был высокий, живой, жилистый малый, с острыми глазками, которыми он ощупывал меня. — Хазанзай, полицейский из Пешавара, всего несколько недель на военной службе?

Он хорошо говорил на урду, а значит, был смышленее остальных офицеров, так что в животе у меня тревожно заныло.

— Ну, что ж, Маккарам, — сказал он почти нежно, — я не верю тебе, да и твой полковник тоже. Ты — старый солдат, ты так ездишь верхом, у тебя особая осанка и более того — тебе приходилось командовать. Не перебивай меня! Никто не пытается заманить тебя в ловушку или выяснять, сколько глоток ты перерезал в свое время в Хайбере — мне это неинтересно. Сегодня ты здесь — обычный совар, но при этом совар, который так ловко собирает бумаги, что можно подумать — ему подавали их на подпись так же часто, как и мне. Несколько необычно для пуштуна — даже если он повидал службу, не так ли?

— В полиции, хузур, — произнес я деревянным голосом, — много китабов [114]и бумаг.

— Конечно, конечно, — закивал головой он и вдруг добавил, плавно перейдя на английский: — А что там у тебя на правой руке?

Я и глазом не повел, но моя рука непроизвольно вздрогнула и Мейсон, рассмеявшись, откинулся на стуле, очень довольный собой.

— Я сообразил, что ты понимаешь по-английски, когда командующий говорил перед тобой с вашим полковником, — наконец пояснил он. — У тебя это было видно по глазам. Ладно, не волнуйся — все это к лучшему. Однако смотри, Маккарам-Хан — что бы ты ни натворил, кем бы ты ни был, стоит ли хоронить себя заживо рядовым в туземном пултане? [115]У тебя есть знания и опыт — так почему бы не использовать их? Сколько тебе придется служить в твоем нынешнем качестве, чтобы стать субедаром [116]или даже хавилдаром? Двадцать-тридцать лет службы. Вот что я тебе скажу — ты можешь сделать кое-что получше.

Конечно, было огромным облегчением услышать, что моя маскировка по-прежнему надежна, но все же я не хотел выделяться каким бы то ни было образом. Однако я почтительно слушал, и Мейсон продолжал: