Последние из Валуа - Анри де Кок Страница 38

– Тогда объясните, господин маркиз, зачем вы их мне сказали; я слушаю.

– Я все вам объясню. Но прежде, господин де Солерн, посмотрите мне в глаза; мы с вами почти не знакомы, вследствие чего – признайте это – еще минуту назад вы готовы были меня оттолкнуть… с презрением, почти гневом, когда я подошел к вам и промолвил: «Следуйте за мной!» Так вот: я тем не менее ваш друг, возможно, лучший из тех, каких вы имеете во Франции, а, вероятно, и на всем белом свете. И сейчас я вам это докажу, выдав вам, дабы вас убедить, часть моих секретов. Вы же, со своей стороны, надеюсь не рассердитесь, если я признаюсь, что мне известна часть ваших. И так как я друг вам, но не стану злоупотреблять тем, что смог прочесть в вашей душе то, чего, возможно, сами вы прочесть не смогли. Вы слышали меня, господин граф. Что скажете? Видите ли вы по моим глазам, что я вас не обманываю? Эта рука, которую я вам протягиваю, чувствуете ли вы, что она лояльна? Об обществе, в котором мы находимся, можете не беспокоиться: Зигомала, мой врач, и Скарпаньино, мой оруженосец, – это тот же самый я, только в других обличьях. Мы втроем… даже вчетвером… есть одно единое целое, которое говорит вам: «Верьте нам! Вы в опасности, вы и ваша красавица-сестра!.. Мы вам преданы и позаботимся о вас! Готовы ли вы принять эту преданность?»

Рудольф де Солерн схватил руку, которую протянул ему Луиджи Альбрицци, и впился глазами в глаза итальянца.

И, словно завороженный огнем, который пылал в этом взгляде, он воскликнул:

– Я вам верю! Верю во имя того, что мне всего дороже на земле. Я вам верю, Луиджи Альбрицци! Вы – друг мне… и я весь ваш.

– Хорошо, – сказал Луиджи. – Будем же говорить, как друзья. То, что вам всего дороже на земле, Рудольф де Солерн, это королева Франции Елизавета.

При этих словах, против своей воли, Рудольф вздрогнул.

– Оставьте, оставьте, – продолжал маркиз успокаивающим тоном, – не волнуйтесь при первом же моем слове! Я знаю, что вы любите королеву Елизавету, любите, как только может любить королеву человек, который зовется Рудольфом де Солерном, то есть самой святой любовью, которую не омрачает ни одна земная мысль. Несмотря на это, есть особа, которая готова растерзать вас за эту любовь. Одна женщина, или скорее тигрица в женском обличии. Тигрица уже немолодая… Благоразумный и добродетельный, вы, Рудольф де Солерн, даже не поняли… не захотели понять, что стали предметом желаний, желаний почти кровосмесительных этой женщины, которая могла бы быть вашей матерью. Тем не менее именно так все и обстоит. Впервые в жизни Екатерина Медичи, чье сердце всегда принадлежало лишь честолюбию, влюбилась, и влюбилась в вас. Впервые в жизни при виде вас она размечталась о других сладострастиях, нежели те, которым она так часто предавалась в таинственных и возмутительных оргиях с теми женщинами и девушками, что ее окружают. И она еще осмеливается заявлять, что у них есть честь! Но вы отвергли любовь Екатерины Медичи, или скорее, повторюсь, отказались верить в любовь этой седовласой женщины, да к тому же королевы! Что ж, отвергнутая, эта любовь вскоре превратилась в самую яростную ненависть. Не имея возможности упиться вашими поцелуями, Екатерина поклялась упиться вашей кровью, вашей и вашей сестры. Должен ли я, дабы убедить вас, предоставить вам доказательство того, что ей известны все ваши поступки?.. Докажу это тем, что расскажу вам, от слова до слова, все то, что происходило сегодня между ее величеством королевой Елизаветой и вами, граф де Солерн, и что донесли до королевы-матери ее шпионы. Происходило же между вами следующее: вы явились к госпоже Елизавете между тремя и четырьмя часами. Ее величество находилась в обществе мадемуазелей Шарлотты де Солерн и Жанны де Бомон, которые отошли в сторону. Прежде всего, королева спросила у вас, чувствуете ли вы враждебность к вам и к мадемуазели де Солерн со стороны госпожи Екатерины Медичи, враждебность, причиной которой, по мнению вашей сестры, стали ее и ваша преданность Елизавете Австрийской. Королева предложила вам с сестрой вернуться в Германию, на что вы ответили – цитирую ваши слова: «Оставить вас! Отдать вас на растерзание вашим врагам! Это было бы трусостью с нашей стороны, госпожа, ужасной подлостью». И вы добавили: «Пусть меня убьют здесь, во Франции; по крайней мере, я умру… у ваших ног!.. А умереть у ваших ног, моя королева, я почту за счастье!» Услышав эти слова, госпожа Елизавета, немало растроганная, протянула вам руку, и вы припали к этой, столь дорогой вашему сердцу руке устами – на секунду, всего лишь на секунду! И тогда королева встала и, в завершение разговора, промолвила: «Хорошо, господин мой главный оруженосец. Раз уж вы не желаете возвращаться в Германию, оставайтесь на нашей службе здесь, во Франции». Ну, что скажете, Рудольф де Солерн? Все ли из того, что вы услышали, правда? Верно ли я информирован? И если госпожа Екатерина Медичи выслеживает вас, как волк выслеживает овцу, чтобы ее съесть, то не выслеживаю ли я, со своей стороны, госпожу Екатерину Медичи, как пастух выслеживает волка, чтобы вырвать у него добычу в тот самый момент, когда он уже вознамерился наброситься на нее?

Рудольф де Солерн молчал. Трижды или четырежды во время рассказа Луиджи Альбрицци с губ его срывались возгласы удивления, сейчас же он не в силах был даже что-то воскликнуть; он был совершенно ошеломлен.

– Кто вы такой, сударь? – пробормотал он наконец. – Вы, который готов сражаться с королевой?

– Кто я? – ответил маркиз серьезным тоном. – Мститель, который, как вы и сказали, готов сражаться с королевой-матерью, и сражаться до последней капли крови. И я должен выйти победителем из этой дуэли, потому что мои побуждения святы, а ее – нечестивы, потому что за мной – Бог, а за ней – дьявол.

– Но вы скажете мне…

– Больше мне нечего вам сказать, Рудольф де Солерн. И даже напротив, для успеха моего дела вы должны заверить меня, что сделаете вид, что забыли все здесь мною сказанное. Подумайте сами: одно лишь слово из этого разговора, неосторожно произнесенное вами, может все испортить.

– Клянусь вам, что мои уста скорее сомкнутся навеки, нежели раскроют ваши тайны! – с жаром воскликнул Рудольф.

– Хорошо. Но что бы ни случилось, во что бы на ваших глазах я ни ввязался, ничему не удивляйтесь и ни о чем не беспокойтесь. Не осуждайте меня, даже если когда-то, по вашему мнению, я буду заслуживать порицания. Моя задача огромна, господин граф: она не ограничивается одной лишь защитой, но состоит также и в том, чтобы атаковать. И если я решил спасти вас и вашу сестру, то лишь потому, что настроен погубить других. И погублю! А теперь, прошу вас, выслушайте внимательно то, что скажет вам доктор.

Зигомала, на которого обратился взор Рудольфа, вынул из кармана два ярко-красных флакона и протянул их молодому немцу.

– Господин граф, – сказал он, – один из этих флаконов для вас, другой – для вашей сестры. Инструкции, которые я вам дам относительно применения жидкости, содержащейся в этих флаконах, должны неукоснительно соблюдаться как вами самим, так и мадемуазелью де Солерн. Начиная с сегодняшнего вечера, вернувшись в свою спальню, вы будете выпивать по чайной ложке этой жидкости. Эту же операцию вы должны повторять утром; и так – ежедневно. Вместе с тем на всякий случай каждый вечер вы будете сжигать по двадцать капель этой жидкости в своей спальне. Горит она хорошо, так как изготовлена на основе древесного спирта; вкус и запах тоже не покажутся вам неприятными. Вы запомнили мои слова, господин граф?.. В таком случае повторите их мадемуазель Шарлотте де Солерн, которая тоже должна следовать им. Когда флаконы опустеют, мы об этом узнаем и заменим их без вашего ведома.