Брачные игры каннибалов - Дж. Маартен Троост Страница 38

В начале 1970-х Джон отбыл на Тараву, где по велению высших сил основал молодежный центр вроде того, которым заведовал на Мауи. Вскоре он понял, что за душой у него ни гроша, и начал строить лодки – катамараны и тримараны с низким водоизмещением, специально для плавания в рифах и лагунах. Он строил из клееной фанеры и любых других материалов, что попадались под руку. Вскоре Джон организовал бизнес по торговле между островами. В 1979 году республика Кирибати обрела независимость, и Джон переехал на Маршалловы острова, затем на Тувалу, Фиджи, Самоа и, наконец, в Папуа – Новую Гвинею, где прожил шесть лет, выменивая еду и табак (алкоголь он не пил) на ракушки в тех местах, где никогда не видели иностранцев. Войны и беспорядки, царящие в Папуа – Новой Гвинее, в итоге вынудили его уехать, и он вернулся на Кирибати на «Марте» – желтом 36-футовом катамаране, которому и предстояло стать нашим домом на время долгого плавания к берегам Майаны.

Его дом стоял на берегу лагуны. Это было просторное бунгало, которое он построил за два месяца после того, как его прошлый дом сгорел и от него остались одни лишь угольки. Это был не столько дом, сколько мастерская. Первый раз я оказался там случайно: надо было починить парус от сёрфинга. После падения на риф в полотне образовалась прореха длиной в фут. Джон принялся заклеивать ее специальной лентой, а я тем временем выпытывал у него всякие истории. Вообще-то, он скромный человек, дружелюбный, как свойственно американцам, но не из тех, кто болтает без умолку и повода. Но в конце концов он рассказал о девочке, которую нашел в океане.

– Мы плыли у берегов Абайанга, и Бейатааки заметил в воде что-то странное, – начал он. – Сначала подумали – черепаха, но, подобравшись поближе, увидели тело, девчушку лет семи-восьми, не больше. – Его глаза округлились, точно хотели сказать: можешь представить, а? – Мы поплыли рядом. Ее тело колыхалось на воде. Глаза были закрыты, и мы подумали, что она мертвая. До берега было миль восемь. Никогда не забуду, как в ее волосах плавали маленькие рыбки, цветные: голубые и красные. Они были похожи на цветы. Мы уж хотели затащить ее в лодку, как она вдруг открыла глаза. Как я перепугался! Мы взяли ее на борт, дали воды, покормили. Она со вчерашнего дня там плавала. Отвели ее в деревню и попали прямо на ее похороны.

– Боже, – ахнул я. Джон был одним из тех людей, при ком вполне можно было сказать «Боже», не стесняясь. – А как ее туда занесло?

– Увидела отца и брата – те рыбачили в лагуне с песчаной отмели. Поплыла к ним, но ее подхватил прилив. Они пытались ее спасти, но не вышло, вот ее и отнесло прямо в океан. Вся деревня вышла в море на каноэ, но они ее так и не нашли.

– Тебя, наверное, в Абайанге все знают.

– Там хорошие люди живут. В Абайанге все такие. – Он задумался на минутку. – Хотя пара паршивых овец попадается, как и везде.

Однажды, когда меня не было дома, Сильвия заметила пару пьянчуг, ошивавшихся вокруг нашего дома. Дело было днем, что необычно. Она позвонила Джону, и тот немедленно примчался. Мужик он крупный, поэтому, буквально подхватив этих двоих за шкирку, он выкинул их на дорогу и стал ругать за такое поведение. «И не думайте вернуться!» – крикнул он. Больше они не появлялись.

Потом Джон решил переехать на Абайанг. Взял в аренду кусок земли, тянувшийся от лагуны до лагуны, и теперь собирался построить там дом, еще пару лодок и прожить оставшиеся годы.

– На Тараве слишком много народу, – признался он. – И вонь начинает раздражать.

Он был прав. Там, где он жил, отвратительный запах пекущегося на солнце дерьма во время отлива был невыносим и не давал дышать. Возвращаться в США Джон не собирался. За последние тридцать лет он лишь раз ступил на американскую землю и понимал, что в Штатах не найдется места шестидесятилетнему старику, у которого за душой всего пятьдесят баксов. В девятнадцатом веке он выжил бы там легко, но в Америке нового тысячелетия у таких, как он, не было шансов. Джон шутил, что мог бы собирать тележки в супермаркете.

И вот Сильвия зафрахтовала «Марту», чтобы отвезти нас с Бвенавой и Атенати на Майану. Однако на этот раз Джон с нами не поплыл. Нашим капитаном предстояло стать Бейатааки, старому товарищу Джона по плаваниям. В качестве юнги тот взял с собой Текайи, юношу, недавно обращенного в бахаизм. За день до отплытия Бейатааки перегнал лодку к другому концу лагуны, и мы взошли на борт в Бетио. При благоприятных условиях до Майаны был день пути. Джон пришел нас проводить, и я отметил, как мне нравится туалет на яхте. Он выходил за пределы палубы, нависая над морем, и был похож на сюрреалистический трон или творение Сальвадора Дали.

– Когда море шумит, получается, как в этой французской штуке…

– Биде?

– Точно. Биде.

Погода выдалась безупречная. Ветер дул с постоянной силой, вспенивая воду в лагуне белыми гребешками. Над головой проплывали редкие облака. Их цвет менялся от зеленого к прозрачно-голубому, отражая цвета лагуны. Убогие виды Бетио растворялись вдали по мере того, как мы выруливали к насыпи. Волны разбивались о длинную отмель, простиравшуюся к северу от Бетио, и постепенно в поле зрения показались зеленые островки северной Таравы. Мы поравнялись с парусным каноэ, и я обратил внимание, что парус у лодки был какой-то странный, черного цвета. А присмотревшись поближе, понял, что он сделан из хитро вырезанного мусорного мешка.

– Смотри, – обратился я к Сильвии, – плавучая метафора.

Мы вышли в открытое море, и Бвенава закинул длинную леску с наживкой в виде пластикового кальмара. Он привязал леску к корме, время от времени подходил и дергал за нее.

– Тут поймаем, может быть, парочку, но, когда подойдем к Майане, рыбы будет много, – заметил он.

– Хочу акулу, – сказала Атенати. – Большую акулу. Атенати была настоящей занозой в одном месте. Ее фамилия была О'Коннор, а в глазах поигрывали дьявольские искорки ирландских предков. Атенати и Бвенава враждовали, как дед с бабкой, слишком долго прожившие вместе. Много лет они бок о бок работали в огороде Фонда народов. У обоих было свое мнение по поводу того, как следует выращивать помидоры и баклажаны, и оба были упрямы как ослы. Я пошутил, что не стоит злить Атенати. Та вполне может и наколдовать в отместку.

– Точно, Бвенава. Слушай, что ай-матанг говорит, иначе тебя заколдую, – поддакнула она.

– Ха-ха. Ты токононо, Атенати.

Я знал, что Бвенава боится колдовства. Как все ай-кирибати, в глубине души он верил в заколдованные места, духов и магию. Христианами ай-кирибати были только на поверхности – Майк объяснял это стремлением к племенному обособлению, необходимостью быть частью группы, противоборствующей другой группе. Однако их духовный мир по большей части оставался неиспорченным веком миссионерства. Вот почему на перенаселенной южной Тараве по-прежнему оставались места, где никто не селился. Там жили духи, а с духами шутки плохи.

Тарава отдалялась, и я в который раз подивился, что этот крошечный, с пылинку, островок стал нашим домом. Я поразился его обособленности от всего мира, его пустынности. Хрупкости. Его красоте и уродству.