Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина Страница 38

– Вот здесь, пожалуйста. Роспись и дата.

– А вот этого я точно делать не буду.

На этот раз Виль не смеялся, лицо его посуровело, в голосе появилась жесткая, почти угрожающая интонация:

– Вы хотите, чтобы я поверил вам на слово?

А, черт с тобой! Глафира взяла перо и быстро, не читая бумагу, начертала дату и две буквы.

– Но здесь только инициалы!

– Я всегда так расписываюсь.

Пошел дождь, меленький, серенький, настырный, запахло сырой землей, конюшней, откуда-то пахнуло банным духом. Фонарщики уже прошли со своими лестницами, и пересекая широкую улицу, Глафира сквозь водное крошево поймала свет фонаря. Карета опять углубилась в проулок, лошади еле плелись, видно, тоже подустали.

– Вот мы где, оказывается, – вдруг оживился Виль. – Весьма кстати. Я узнал! Все сходится, – приговаривал он, внимательно глядя в окно. Потом резко застучал тростью в стенку кареты, призывая кучера остановиться. Лошади встали.

– Запомните этот дом, – продолжал он. – Здесь живет Федор Бакунин. Вот вам и первая подсказка. Вообразите, я узнал этот дом, хотя и был здесь всего один раз. Это было в мой прошлый приезд. Давеча я сам думал нанести Бакунину визит, но потом передумал.

«Желая остаться в стороне, – мысленно кончила за него фразу Глафира. – Хитрый жук, все хочет сделать чужими руками».

– Как же я запомню дом, если даже не знаю, в какой части города мы находимся.

– Сейчас сообразим…

Карета проехала до конца улицы и остановилась. Виль легко выпрыгнул из кареты, приглашая Глафиру следовать за ним.

– Мы только что проехали Литейную перспективу. Теперь, если посмотреть налево, перед вами, пожалуйста, колокольня, русский барочный стиль, похожа на голубятню. Направо пустырь. За ним лачуги голытьбы… Это можете не запоминать, они везде одинаковы. А вот и сам дом: десять окон по фасаду, два этажа, в центре итальянское окно, справа небольшой эркер. Федор Бакунин купил эту усадьбу за бесценок, кто-то там разорился. Дом неказист с виду, но парк великолепен. Подождите-ка… – Он подошел к одноэтажному строению, украшенному металлической доской. – Вот вам, пожалуйста, название улицы на двух языках. По-немецки и по-русски. Теперь вам очень легко будет найти дом Бакунина.

– А вы хорошо знаете Петербург, – заметила Глафира, когда они опять очутились в карете.

– Вы ошибаетесь. Просто у меня хорошая зрительная память. Я не люблю этот город. Мне по сердцу узенькие средневековые улочки, уютные садики при аккуратненьких особнячках. А здесь, что ни дом, то громадина, площади такой величины, словно это поля сражений. И зачем нужны такие широкие улицы, чтобы ветер по ним гулял? А ветер, заметьте, с Ледовитого океана. Б-р-р-р…

– Сейчас здесь, положим, жара.

– В прошлый раз мне посчастливилось посетить Санкт-Петербург в ноябре. Это, я вам скажу, серьезное испытание. От холода не защищает ни одежда, ни карета, ни стены домов. Русские топят печи, как сумасшедшие. Окна запотевают, потом их изнутри и снаружи покрывает иней. Варварская страна. Однако мы отклонились от нашей темы. Обсудим детали.

Они мотались по городу до тех пор, пока Глафира не запомнила на зубок имена восьми «заговорщиков» и некий адрес, как сказал Виль, «для связи». Живущий по этому адресу господин будет высылать сообщения Шлоса в Гамбург. Господин этот, Ганс Берг, безусловно надежен, но это «крайний случай», без нужды к нему не соваться. Глафире очень не понравилось словосочетание «крайный случай». Он таил в себе неведомую опасность, о которой ей и думать не хотелось.

Далее пошла совершенная тарабарщина – шифр. Который Глафира не только не могла запомнить, но и понять была не в состоянии.

– Зачем мне это знать. Пусть ваш Ганс и шифрует необходимый текст.

– Вы не поняли. Ганс Берг только передаточное звено. Он не посвящен в наши дела. Он не должен понимать смысл ваших депеш. В конце концов это опасно.

– Но почему, позвольте вас спросить, вы именно мне поручили выполнение столь ответственной миссии, – уже с раздражением спросила Глафира. – Я ничего не смыслю ни в политике, ни в заговорах. По-моему, вы куда более подходите на эту роль.

– Я совсем не подхожу. Я слишком известен в определенных группах, слишком заметен. А вы выглядите как мальчик, хотя умны не по годам. Кто будет подозревать чистого юношу?

Чтобы объяснить эту странную и неправдоподобную ситуацию – поручение очень молодому человеку столь ответственного задания – надо немного поговорить о немецких масонах. У каждого народа есть свой менталитет, а потому любые общественные организации, будь то масонский орден, тайный клуб якобитов или фашистская ячейка, имеют свой национальный окрас. Никто в XVIII веке, так жарко и искренне не жаждал чуда, как жители разрозненных германских государств. Мистика была разлита у них в крови. Возвышенный романтизм наследовался немцами из опыта их предков. Этому способствовала удивительная по красоте природа, скажем, Баварии, ландшафты которой выглядят как иллюстрация к сказке.

Конечно, в XVIII веке немецкие умы серьезно занимала идея просвещения. Король Пруссии Фридрих Великий был не только блестящим политиком и воином, он был еще образованным человеком, музыкантом и другом Вольтера, но при этом между делом занимал должность гроссмейстера масонского ордена. Вслед за Фридрихом подданные читали умные книги, увлекались философией, чтили рационализм, практицизм и верили в прогресс, но, с другой стороны, это было время самого темного суеверия. Любые мистические игры принимались на веру. Более того, протестантизм казался иногда слишком пресен, душа требовала возвышенного чувства, а эту романтику давали алхимики, астрологи, провидцы, маги и полчища шарлатанов, которые, ни во что не веря, называли себя таковыми. Все жаждали тайны, расшифровки какого-то кода, с помощью которого Господь сотворил мироздание. Но если по-простому, для большинства людей вполне достаточным было сознание, что эта тайна существует. Ее не обязательно было найти, ее надо было искать.

Оккультные знания и провидческие грезы, еврейская каббалистика, гомункулусы, изумрудная скрижаль, друиды и киммерийские тени! Про тамплиеров и розенкрейцеров надо бы рассказать отдельно, но автор заранее просит прощения – я не буду этого делать. Про рыцарей Храма и Розы написано столько книг, что из них можно составить отдельную районную библиотеку. Не хотите идти в библиотеку и знакомиться с каталогом, прочитайте «Маятник Фуко» несравненного Эко. Там написано все, что может заинтересовать любопытного, мистически настроенного человека.

Именно к такому сорту людей принадлежал Виль. Он не преувеличивал, он действительно занимал заметное место в немецком масонстве. Виль и сам занимался алхимией, имел приличную лабораторию, в которой проводил большое количество времени. Поиск света, добра, справедливости и вселенского счастья отлично уживались с желанием получить золото в тигле и разбогатеть. А почему нет? И кому от этого будет плохо?

Генрих Розенберг, который, если и появится на наших страницах, то несколько позднее, принадлежал совсем к другому типу людей. Это был холодный расчетливый ум, при этом склонный к авантюризму. Он замечательно усвоил масонский язык, но при этом повысил в ложе членские взносы и знал счет каждой копейке. Собранные деньги Розенберг отдал в рост под огромные проценты. Считалась, что это делается для ложи, благие дела требуют серьезных затрат. Но Розенберг не хитрил с собой. Он знал, что как только сумма станет значительной, она перекочует в его кошелек и отбудет вместе с хозяином в Америку. А как же иначе? И на новых землях надо заводить масонские ложи!