Алхимик. По следам Джордано Бруно - Хорхе Анхель Ливрага Страница 37

— Не будьте фантазером… Через сто лет во всей Европе не останется ни единого философа!

— Если это случится, догматизм и невежество доведут ее обитателей до жизни в пещерах, и тогда другие народы, обладающие религиями, философскими братствами и научными школами, займут ее земли и создадут новую цивилизацию. Но такие радикальные средства не потребуются. Наши народы смогут восстать против абсурдных моральных утверждений, таких как идея вечного наказания за ошибку, которая была совершена на Земле не столько по злому умыслу, сколько в силу врожденной слабости; они смогут выступить против преступных организаций, а отрицать это — значит утверждать, что у них нет ни разума, ни духовного света. Раскрой глаза, брат! Встань и иди!

— Горе мне! Горе вам, Пабло Симон! Священный огонь мучеников снедает ваше сердце, а мою душу сковывает дым страха; но и вас, и меня, и всех раздавит эта адская машина.

— Вы не испугаете меня этими страшными картинами! Мы проживаем Возрождение, и оно достаточно мощно, чтобы стряхнуть паразитов со спины человечества. Современная наука сломает детские догмы о геоцентрической системе. История и право сметут предрассудки о том, что современные религиозные символы являются чем-то оригинальным, а человек появился не более шести тысяч лет назад.

— Бросьте эти чудачества! Подумайте о настоящем: по стране ходят десять тысяч инквизиторов, а их стражники прошли отличную подготовку. Тайные агенты есть повсюду — вплоть до лупанария в Ватикане; возможно, тайный агент — я, возможно — вы, возможно — высший руководитель тайных братств. Здесь вам не Тибет, Пабло Симон!

— Если мы уступим еще хоть немного, воцарится настоящий ад! Отец Антонио, если каждый будет делать свое дело и следовать учениям Христа, зло и невежество неминуемо падут.

— Каким учениям? Копии на арамейском языке, хоть как-то близкие к оригиналу, были уничтожены как апокрифы, и даже если что-то осталось, никто не знает, где оно хранится. Дошедший до нас Новый Завет — это греческая компиляция, созданная примерно в IV веке и за тысячу лет менявшаяся раз двадцать.

— Уничтожено не все. Благодаря тому же Евангелию от Иоанна исследователи могут убедиться, каким заблуждениям учат обывателя. К тому же вспомните, что это Евангелие было действительно написано гностиком первых веков, и в его диалогах немало эзотерической мудрости; в нем изложены основные законы, которые мы знаем…

— Очень приятно вести с тобой беседу, Пабло Симон, но тебе опасно находиться в городе… Я не шутил, когда сказал секретарю о твоем путешествии за границу.

— Вы говорите о доминиканце, но не о враче, крестьянине, солдате или торговце, в которого я могу превратиться, если вы меня вынудите…

— Перестаньте нести вздор! Инквизиция…

— Хватит об этом! Она меня не страшит, и, если проявить немного воли, вас она тоже не будет волновать! В руках этих подлецов сошла с ума Ипатия, были убиты брат Одиннадцатый и отец Иустин, и за последние двадцать лет погибли сотни других людей. Вот работа инквизиторов… работа трусов!

— Держите себя в руках! Имейте хотя бы уважение к моим сединам!

— Мудрый Фалес из Милета учил, что седины говорят о возрасте, а не о мудрости… Я уважаю вас, но у меня нет причины игнорировать трусость и невежество, охватившие полмира… Если вы обосновались в этой его половине, тем хуже для вас. Кроме того, я не склоняюсь перед физическим возрастом, политическим положением или знатностью рода; я склоняюсь лишь перед мудростью, а на физическом плане — перед слабым, которому моя сила поможет подняться; и никогда не ищу расположения богатого, сильного или опасного человека.

— Мне не нравится ваше поведение… Вы не имеете права корить меня! Да, я трус, но быть храбрецом в наше время — это безумие!

Пабло Симон подошел к священнику, тот стоял спиной к окну и в ужасе смотрел на него. Лицо Пабло Симона походило на маску безмятежности, а его глаза стали еще мягче и добрее, не потеряв страшного магнетизма пристального взгляда.

— Слушайте меня внимательно, отец Антонио, брат Триста Двадцать Первый или как вам будет угодно… Тела многих несчастных в этом городе погребены в подземных клетках инквизиции; помогать им чем только можно и избегать новых несправедливых арестов — ваш долг. Если вы предпочитаете действовать в одиночку, действуйте; если нет, я предлагаю вам сотрудничество и покровительство ложи.

— Мне жаль, но я не сделаю ни шагу! Стоит мне пошевелить пальцем, и я составлю вам компанию… Лонгин уже стар, но у его преемников хорошие глаза и уши, а руки и того лучше… Нет! Я не хочу, чтобы меня, как отца Матео, зарезали в переулке! Нет! Я уже стар… Дайте мне умереть мирно, в своей постели… а не застреленному, как собака.

Устав от чувства страха, церковник упал в кресло и поднес ко рту пузырек с настойкой. Он сделал три больших глотка, а потом, совершенно обессиленный, указал на тяжелую дубовую дверь и сказал:

— Уходите! Уходите из дома, из города и из страны! Знайте: я ничего не сделаю в вашу защиту, и рано или поздно вас опознают! Да, вы умрете на улице, но без меня! Я предупреждал Матео, но он меня не услышал! А я не мог предупредить более ясно: я боялся! Ты знаешь, что такое страх? Да что ты знаешь!..

Из груди священника раздался надрывный стон, и он закрыл лицо руками.

Пабло Симон подошел к нему и, ласково сжав его руку, простился:

— Не усердствуйте слишком сильно… Делайте то, что можете… или ничего не делайте. Как бы там ни было, все это мракобесие рассеется, с вашей помощью или без нее. Всего хорошего, брат!

— Не буду ничего делать! Не буду ничего делать!

Массивная дверь резко оборвала узы боли и страха, соединявшие его со священником, и Пабло Симон молча спустился по лестнице.

Когда он вышел на улицу, закатное солнце, скрытое среди тяжелых черных туч, окрасило его лицо лиловым цветом усталости и боли…

Дни следовали за днями с ритмичным однообразием морских волн. Вместе с высшими руководителями ложи Пабло Симон трудился над возобновлением братства и над тем, чтобы ложа выполняла социальную и образовательную задачу в городке, поскольку после гибели брата Одиннадцатого эта деятельность практически прекратилась.

Месяцы, взявшись за руки, исполняли свой годовой хоровод. Пабло Симон получал рекомендации и письма от своего наставника, Джордано Бруно. Того, кто родился в 1548 году в Неаполитанском королевстве, спустя сорок два года стали считать самым удивительным мудрецом Европы. Будучи гражданином мира, он объезжал все страны и распространял свою науку и религиозный эклектизм; Париж, Лондон, Виттенберг и Прага предоставляли ему аудитории своих университетов и осыпали почестями. Его книги «О причине, начале и едином» и «О бесконечности, вселенной и мирах» не только подвергались травле со стороны церкви, но и возрождали платонический образ мысли, науку Пифагора и Аммония Саккаса, универсальную религию Мистерий.

Эзотерические ложи, светские библиотеки, научные центры и астрономические обсерватории расцветали на его пути, словно полевые цветы от прикосновения солнца и воды. После тысячи лет молчания древняя Александрийская школа обрела продолжателей среди его самых прилежных учеников. Великий Галилей, преследуемый инквизицией и потому вынужденный публично опровергнуть самого себя, видел в Джордано грозного паладина, доблестного рыцаря; многочисленные трактаты Бруно, опиравшиеся на систему Коперника и направленные против геоцентрической теории, получили широкий отклик во всех кругах, а многие из тех, кто публично его преследовал, втайне наслаждались чтением его книг.